Всегда улыбайся.

Кабинет Бертранда располагается на втором этаже. Когда я вхожу, Бертранд разговаривает по телефону, и поскольку он там один, я вынимаю из сумки “кирпич” и показываю ему. Он машет мне, чтобы я заходил.

– Это очень простой вопрос, – говорит он в телефон. – Очень-очень простой вопрос. Что им мешало спросить у меня?

Вот что им мешало спросить? Почему они не спросили меня? Почему? Неужели так сложно – спросить?! Они задают мне вопрос, я им отвечаю. Ведь это не сложно? Правда, не сложно?

И почему же они не спросили меня?

Я стою у окна и смотрю на Майами. Вижу свет, вижу крыши домов. Я люблю этот город. Я смотрю на него уже десять минут, пока Бертранд продолжает орать в телефонную трубку, и хотя мне действительно нравится этот город, мне приходится усиленно делать вид, что мне просто страсть как интересно смотреть на Майами, и что меня вовсе не напрягает стоять и ждать.

– Ладно, согласен. “Опиумный рай”, он большой. То есть, для нас с тобой – да, большой, но объективно он все-таки не самый большой. Просто он кажется больше из-за планировки. Но если взять “Минт”, то по площади он больше, чем “Опиумный рай”. Он не смотрится больше, но он действительно больше. Нет… нет, нет. Я не говорю, что “Минт” намного больше. Но все-таки больше. Нет, нет, нет. Ладно, возьмем, например, “Кробар”. По размерам он точно такой же, как “Опиумный сад”. Да, точно такой же. Если считать все лестницы…

Жестами я показываю Бертранду, что мне бы хотелось скорее отдать ему этот кирпич и идти по своим делам. Но Бертранд машет рукой, мол, подожди.

Я вновь оборачиваюсь к окну и старательно делаю вид, что любуюсь городскими красотами и совсем не киплю от злости. Вспоминаю своего старого шефа, Бамфорда, и только теперь, по прошествии трех лет, понимаю, зачем Лоудер спрашивал номер его телефона.

Смысл некоторых событий и разговоров доходит до меня лишь спустя год, три года, пять лет, десять лет, двадцать лет. Я не знаю, почему так происходит, но ответ неожиданно возникает сам собой.

Бамфорд был человеком серьезным и деловым. Лишенным всяческих сантиментов. Когда его жена сошла с ума – не просто сделалась чуточку странной, а по-настоящему лишилась рассудка, безнадежно и необратимо, – он взял на работе отгул на неделю (и оформил его за счет отпуска). Всего на неделю. Определил жену в клинику, детей – в интернат, и не сказал никому ни слова. Я всегда восхищался людьми, которые умеют справляться с ударами судьбы и не жалуются на жизнь, потому что я сам этого не умею.

Если Бамфорд называл тебя обалдуем, это считалось высшей похвалой. Скажем, в таком вот контексте: “Так ты, обалдуй, все-таки смог заключить эту сделку? Подумать только!”. Так Бамфорд разговаривал с теми, кто ему нравились. А с теми, кто ему не нравились, не разговаривал вовсе. Да, он был родом из Йоркшира. С другой стороны, если он был неправ, ты мог просто послать его куда подальше. Он был из породы начальников, которые практически вымерли уже тогда. Бамфорда у нас любили. Он был таким, каким, по нашему разумению, должен быть Господь Бог: суровым, но справедливым.

Когда Бамфорд выходил на пенсию, прощальный банкет в его честь, пожалуй, впервые заставил меня усомниться в том, что механизмы Вселенной работают без перебоев. Что происходит, когда человек выходит на пенсию, проработав в компании тридцать лет и, в сущности, эту компанию создав? Сослуживцы устраивают для него банкет и дарят прощальный подарок. Банкет прошел безупречно. Все сотрудники компании явились в полном составе. Коллеги, которые не выносили друг друга на дух, общались, как лучшие друзья. Еда была выше всяких похвал. Бамфорду подарили дорогой “пылесборник” для украшения каминной полки. Лоудер, наш новый шеф, пожал Бамфорду руку и сказал: “Мы обязательно созвонимся и пообедаем вместе”.

Обычно, когда человек говорит: “Мы обязательно созвонимся и пообедаем вместе” или “Мы обязательно созвонимся и сходим куда-нибудь выпить”, – это означает прямо противоположное. С точностью до наоборот. Если ты хочешь с кем-нибудь пообедать или душевно посидеть в баре, почему не договориться о встрече сразу? Зачем откладывать на потом? Это практически то же самое, как привычка некоторых индивидуумов обращаться к тебе “мой друг”. Причем, все эти персонажи, которые называют тебя “мой друг”, они тебе не друзья. Это люди, которые тебя грабят и убивают или как раз собираются убить и ограбить. “Друг мой, тебе не о чем беспокоиться”. Когда вы слышите эту фразу, надо сразу срываться и бежать со всех ног.

Но больше всего меня напугало то, что в ту же секунду, когда Бамфорд ушел из ресторана, его как будто не стало. Все принялись обсуждать свои дела, преследуя собственные интересы, а о Бамфорде просто забыли. Он для них превратился в ничто. Собственно, все мы ничто в масштабах мироздания, но это не слишком приятно, когда тебе напоминают о том, как ты мал и ничтожен. Это было похоже на генеральную репетицию смерти.

И что самое странное, несмотря на дежурное “Мы обязательно созвонимся и пообедаем вместе”, Лоудер действительно пригласил Бамфорда на обед. Уже в следующем месяце.

Все в компании знали, что Лоудер в свое время загремел под суд по обвинению в расхищении имущества компании, поскольку в его квартире обнаружилось изрядное количество этого самого расхищенного имущества. Правда, в пользу Лоудера свидетельствовал тот факт, что украденные товары были припрятаны в комнате его квартиранта, который тоже работал в нашей компании. Бамфорд пришел на судебное слушанье и дал показания в защиту Лоудера, хотя мы так и не поняли: то ли он действительно был уверен в невиновности Лоудера, то ли ему не хотелось терять своего лучшего торгового агента.

В день, когда должен был состояться обед, я увидел Бамфорда в приемной и поздоровался с ним. Бамфорд, насколько я понял, ждал Лоудера, а я видел, как Лоудер вышел из здания минут пять назад, и подумал, что, наверное, надо сказать об этом Бамфорду, но потом рассудил, что это не мое дело. Тем более, я думал, что Лоудер скоро вернется. Новая секретарша в приемной тоже промолчала. Когда ее брали на это место, ей дали четкие указания: никому не рассказывать о перемещениях персонала, – и поэтому она не могла сказать Бамфорду, что Лоудер ушел на обед, и что его секретарь-референт тоже ушла на обед. В общем никто не сказал Бамфорду, что про него просто забыли.

Бамфорд прождал целый час, потому что он был не из тех, кто легко сдается. И все сотрудники компании, проходившие через приемную, видели, как он сидит и ждет Лоудера. Обед так и не состоялся. И что самое странное: я расстроился из-за этого гораздо больше, чем сам Бамфорд. Поведение Лоудера меня искренне возмутило. Лоудер питал симпатию к Бамфорду (если ты негодяй и мерзавец, это еще не значит, что ты не способен испытывать добрые чувства) и забыл про него вовсе не потому, что специально хотел забыть, а потому, что ему было незачем его помнить. Бамфорд перешел в разряд людей-невидимок, из знакомства с которыми нельзя извлечь никакой выгоды.

Спустя где-то год в разговоре всплыло имя Бамфорда, и Лоудер сказал мне:

– Все-таки надо бы нам с ним пообедать. У тебя есть номер его домашнего?