Лурдес отправились искать дикий улей в место, которое они называют лесом, и, улучив момент ночью, подложили Лусии в постель это сотовое изделие.

По словам некоторых, Лусия с её чёрными волосами, ниспадающими на белую ночную рубашку, выглядела как живая скульптура. Им показалось, что глаза у неё закрыты, но она глядела в пол. Чёрно-жёлтые осы летали вокруг неё, однако ни одна не готовилась напасть, они кружили над одним и тем же местом, будто ожидая приказа. Осы образовывали ауру вокруг Лусии. Эта аура казалась пульсирующей. Лусию венчала мантия из ос. Никто не произнёс ни слова, мы слышали только вопли Лурдес и звонкое жужжание, затаившуюся в воздухе угрозу, ярость.

Некоторым показалось, что они увидели, как Лусия очень медленно подняла глаза и что в тот момент осы перестали жужжать. Никто не мог внятно объяснить, но всё-таки утверждали, что после этого осы начали визжать своими телами. Очевидцы рассказали, что крик, похожий на человеческий, исходил из тельца каждой осы, поскольку они яростно вибрировали. И тут часть ос отделилась от роя, чтобы напасть на Лурдес. Лусия взглянула в сторону, и остальные осы полетели к указанным ею нечестивицам и к приспешницам Лурдес, хотя никто не может быть в этом уверен, ведь все присутствовавшие с отчаянными криками бросились прочь. Я сама видела, как одни упали на пол, а другие топтали их, наступая на головы, спины, руки и ноги.

Пока они разбегались, я зашла в какую-то пустую келью, а когда все ушли, занялась поисками Лусии. И обнаружила её стоящей молча, с высоко поднятой головой и едва заметной улыбкой. Я обняла её. Непонятно, прошли секунды ли, часы или минуты, зато я знаю, что в какой-то момент она взяла моё лицо обеими ладонями и погладила по щеке. Затем оторвалась от меня и посмотрела на расколотую надвое конструкцию из сот. Я наклонилась и очень осторожно подняла обе части. Когда я к ним прикоснулась, ощутила шероховатость, как у очень старой бумаги, и вспомнила, как моя мать спросила, знаю ли я, почему пчёлы и осы используют именно такую форму для строительства своих сот, своих гнёзд. Она нарисовала на листе бумаги шестиугольник и вопросительный знак посередине. Иногда она поступала так, чтобы приучить меня мыслить. Ответ на её вопрос занял у меня часы, а может, и дни, пока я ответила: «Природа не ошибается, и такая форма должна быть самой подходящей для прочности сотовой структуры». Я не использовала слово «структура», а назвала маме что-то попроще, кажется, слово «форма», и она меня перебила: «Это – шестиугольная форма». – «Ну ладно, мама, эта шестиугольная форма делает дома пчёл и ос крепкими». Она поцеловала меня в нос и сказала: «Да, моя красавица, так и есть. К тому же она помогает пчёлам и осам лучше хранить мёд». Я вспомнила всё это за секунды или тысячные доли секунды, понадобившиеся мне, чтобы поднять кусочки сот и передать их Лусии, молча следившей за мной, пока я, очарованная, падала в рай, который она олицетворяла для меня.

Не сказав ни слова, она босиком вышла в сад, а я последовала за ней. И попыталась набросить ей на плечи простыню, ведь на ней была только ночная рубашка, которая сияла на утреннем солнце, теперь светившем нам благодаря ей. Она проигнорировала меня и продолжила путь.

Одна из Ясновидиц, находившаяся в саду, услышала её лёгкие шаги. Она перестала вращаться вокруг своей оси и указывать ладонью правой руки на небо, а ладонью левой – на землю, опустила руки и стала неподвижной, чтобы прислушаться к звукам. На какое-то мгновение мне пришлось закрыть глаза, потому что Священный Кристалл, свисавший с её шеи, засиял на солнце и его отражение ослепило меня. Ясновидица взглянула на Лусию и улыбнулась, хотя Ясновидицы никогда не улыбаются, никогда. Они ненавидят нас, желают видеть наши страдания, они хотят, чтобы мы заметили чёрную дыру, эту отвратительную пещеру, которая служит им безъязыким ртом, и открывают его, чтобы мы узрели тьму. Однако эта Ясновидица улыбалась так, будто она что-то знала, словно с помощью этих шагов ей удалось разгадать некие истины. Когда она услышала меня и поняла, что это были мои бесшумные шаги по зелёной траве, когда заметила меня вдалеке, то перестала улыбаться. А я продолжала смотреть на неё, как обычно гляжу на всех Ясновидиц. Бросая вызов.

После причинения вреда виновным, после нанесения множества ранок своими выдвижными жалами и, видимо, нанося укусы чёрными челюстями в руки, глаза, ступни и губы, осы последовали за Лусией. Или мне так показалось. Чёрные волосы Лусии блестели на солнце, а что-то похожее на золотистые прозрачные крылья излучало слабое сияние. Дойдя до конца сада, Лусия и, вероятно, её осы скрылись в зарослях. Мне захотелось подойти поближе, проводить её, но она обернулась и посмотрела на меня так, что я сразу поняла: нужно остаться в стороне от этого зелёного колючего клубка, вдали от пронзительной ауры, вновь сформировавшейся вокруг неё.

Лусия, заклинательница ос.

За завтраком Сестра-Настоятельница не произнесла ни слова. Она наблюдала за нами со своего стула. Её хлыст спокойно лежал на полу. Казалось, она наслаждается зрелищем. Лурдес и её прислужницы молчали, опустив головы, чтобы мы не видели их опухших глаз и перекошенных ртов. Но мы заметили последствия нападения, а также стыд, гнев и замешательство пострадавших. Так им и надо. Они прятали руки и морщились от боли.

Лусия появилась вовремя и села рядом со мной. Она выглядела абсолютно чистой, без следов прогулки среди деревьев по земле, и не вспотевшей от утреннего солнца. А также без следов каких-либо укусов. Служанки подали нам завтрак, а затем поднесли чашку Сестре-Настоятельнице. Выглядело это странно, ведь в нашем присутствии она не ела и не пила. С чашкой в руке Сестра-Настоятельница встала и подошла к Лусии. Поставила чашку на стол рядом с миской с мягкой смесью, похожей по вкусу на сверчков, которую мы ели по утрам. Сестра-Настоятельница помолчала, устремив взор на Лусию, а после на секунду коснулась её плеча.

Я вдохнула аромат кофе. Лусия взяла чашку, понюхала напиток, но прежде, чем сделать первый глоток, долго смотрела на Лурдес, не произнося ни слова.

Я почувствовала удовольствие, видя поражение Лурдес. Я почувствовала…

* * *

Я почувствовала желание снова разреветься. Но сдержалась, потому что нельзя же плакать в присутствии торжествующей Лусии и при Лурдес на грани нервного срыва, который она пыталась скрыть и сдержать. Но я-то знала её достаточно, чтобы понять: сжатые губы, побелевшие