де лас Соледадес торчат два усика и что из белой комковатой смеси вылезает тёмно-красный, почти чёрный таракан. Мария де лас Соледадес взглянула на него и продолжила есть, не обращая внимания, хотя эта кукарача пыталась шевелиться, спастись, выбраться из густой белизны. Лурдес, рассмеявшись, прикрыла рот рукой. Лусия взяла миску Марии де лас Соледадес, схватила двумя пальцами кукарачу за ус и швырнула её, полуживую, целясь в Лурдес. Никто не пошевелился, никто ничего не сказал. Все глядели на Лусию с некоторым отвращением и восхищением. А я не знала, что мне делать и как мне быть после того, что произошло с ней среди деревьев. Я всё еще пыталась понять, не было ли всё это сном, обманом.

Позже Лусию наряду с «ведьмой» прозвали еще и «кукарачей».

* * *

Мы углубились в темноту, которая окутывала деревья. Лусия взяла меня за руку, и мне показалось, что она знает дорогу, будто ведомая лунным светом.

Мы вошли в чащу, где хоронят ослушниц.

Внезапно мы остановились. Лусия замерла, глядя в какую-то точку. Сперва я подумала, что мы там просто посидим, но потом заметила в воздухе движущийся свет. У меня возникло чувство, словно я в бреду, будто кто-то дал мне выпить воды из ручья безумия. И тут я с трудом поняла, что вижу светлячка. Его золотистое сияние то угасало, то вспыхивало вновь, как крошечное огненное сердце, бьющееся в ночи. От удивления мы открыли рты, но ничего не сказали.

Я молча заплакала, ибо не нашла слов, подходящих для этого священного момента. Да и что можно сказать, когда присутствуешь при чём-то величественном? Уже несколько десятилетий никому не удавалось увидеть светляка. Моя мать рассказывала мне о них, потому что её отец поведал ей о светлячках как о мифе, передаваемом из поколения в поколение. Пестициды уничтожили этих насекомых, передала мне мать слова и своего отца, и своего дедушки. И тем не менее вот он, светлячок, крошечный, но мощный. Я опустилась на колени, и Лусия сделала то же самое. Мы следили за его полётом в ночи, за его сиянием среди чёрных силуэтов деревьев, пока он не исчез. И в этот момент Лусия приложила ладони к моим щекам и поцеловала меня.

А ведь меня никто никогда не целовал; никто никогда так нежно не касался языком моей шеи и губ. Но я не посмела прикоснуться к ней из страха не вынырнуть из бездны, в которую погрузилась, хотя ей были безразличны и моё изумление, и моя покорность, – она была занята тем, чтобы задрать мою тунику и снять её. И сделала это решительно и в то же время нежно.

Она раздела меня под слепящим светом луны, среди деревьев.

Я никогда ещё не ощущала удовольствия от чужой кожи; прежде ни от чего не перехватывало так моё дыхание, никто не превращал меня в такую безвольную, сдавшуюся на милость победителя; я никогда не закрывала глаза, чтобы стать такой уязвимой и доступной.

И тогда я подняла подол её туники до самой груди, поцеловала её живот белой оленихи, тёмную ночь.

Я почувствовала своей кожей мягкость её длиннющих чёрных волос. Она посмотрела мне в глаза, коснулась моей спины кончиками пальцев и открыла мой рот языком. Её ласки были вспышками, загоравшимися в моей крови,[3] будто электрический ток пронзал моё тело, как огонь, возникший из

воды

воздуха

ветра.

Я стянула с неё тунику и так же, как она, медленно провела языком по её соскам и губам. Никто никогда не вынуждал меня так дрожать; никто так медленно не покусывал мою промежность; укус этот походил на нежное прикосновение.1

Я вбирала в себя её свирепый и одновременно сладковатый аромат и чувствовала, что голубой рай очаровывает и окутывает меня, что я лечу в бездну, что её ласки разрывают меня своим удовольствием на куски, потому что она впустила меня в свою внутреннюю вселенную, потому что мы сгораем вместе и вместе творим красоту. И как раз в этот момент я открыла глаза и увидела невероятное: нас окружали тысячи светлячков, маленьких золотистых огоньков, которые вибрировали в ночи, танцевали во тьме. Лусия схватила меня за волосы и прижалась ко мне всем своим телом, всей кожей, всем ртом. Мы закрыли глаза и вскрикнули в унисон, растворились друг в друге, а когда открыли глаза, светлячков уже не было. Но оставалось свечение.

Наше общее свечение.

* * *

Я всерьёз подумывала сжечь эти бумаги или уничтожить предыдущее откровение. Но меня уже не волнует, что Сестра-Настоятельница получит удовольствие, истязая меня, а нечестивицы станут меня презирать.

Единственная, кто меня волнует, – это Лусия.

Мы лежали обнажённые, моя голова покоилась на её груди, и я прислушивалась к биению её сердца. Вместе любовались сплетением ветвей вверху, чёрным небом, звёздами.

Я сказала Лусии, что светлячки, наверное, одно из её чудес, как и случаи с осами и раскалёнными угольями. Как такое возможно? Ведь если мира не существует, то нет и ничего за его пределами.

И Лусия, поглаживая меня по спине, заговорила полупрозрачным жёлтым волчьим голосом, золотистым голосом, словно прикасавшимся к ядру солнца. Она прошептала: «Истина – это сфера. Мы не можем видеть её всю, полностью, она проскальзывает через наше горло, через наше мышление».

Она продолжала говорить, приблизившись к моему рту, но не касаясь его: «Истина переменчива, она сжимается, взрывается, обладает силой пули и может быть смертельно опасной».

Я хотела спросить, зачем она мне это говорит. Но она приложила палец к моим губам и приблизила свои, почти касаясь моих: «Истина – это сфера, содержащая в себе и ложь, которая вращается с иной скоростью, как шестерёнка, которая кажется сломанной и ненужной, однако она жизненно необходима для работы всего механизма. Самое трудное – обнаружить ложь внутри сферы».

Потом мы умолкли. Лусия протянула руку к небу, словно желая прикоснуться к звёздам. «Мы – дочери луны», – изрекла она и поцеловала меня, а я не знала, что и сказать. Могла лишь смотреть на неё, могла только очень медленно ласкать её кончиками пальцев, пытаясь удержать каждую секунду и желая, чтобы этот момент застрял в моих руках.

Мы оделись, и только тогда я обратила внимание, что мы у дерева с огромным дуплом. В свете звёзд и луны, которая словно приближалась к нам, я указала ей на дупло, и она решила, что оно может служить местом наших тайных встреч. Лусия влезла в дупло и жестом позвала меня. В тесноте мы