— Спасибо, дядюшка Чжан, — сказала Сяовэнь.

— Зарплата Чанчи не идет ни в какое сравнение с деньгами, которые получает Чжан Хуэй. Чем выходить замуж за него, ты бы больше заработала сама.

— Пусть бы сестрица Чжан зарабатывала еще больше, но вам лучше не рассказывать об этом другим.

— Да, но, между прочим, я в долине самый богатый человек. Так что если все-таки захочешь заработать, обращайся.

— Разве что если Чанчи не захочет на мне жениться.

— Дуреха, неужто ты боишься, что если у тебя будут деньги, на тебе никто не женится?

— Подождем возвращения Чанчи, посмотрим, что он скажет, тогда и решим.

16

Выйдя из следственного изолятора, Ван Чанчи пошел на речку и уселся на камень. Солнце нещадно палило, готовое вот-вот испепелить его коленки. Размяв руки и ноги, Ван Чанчи плюхнулся в речку. Купаясь, он стянул с себя одежду и стал стирать. Постирав одежду, он положил ее сушиться на камень, а сам снова голышом запрыгнул в воду. Он помыл голову, отскреб грязь с пальцев ног. Поскольку все было залито солнцем, он видел, как на поверхности воды плавают отставшие от него хлопья грязи, похожие на пыль. Почувствовав, что отмылся дочиста, он лег отдохнуть на выступавший из-под воды булыжник. Как только ему становилось жарко, он тут же окунался. Так он и развлекался: то окунаясь, то обсыхая. Когда лежавшая на камне одежда наполовину высохла, он выбрался на берег и вывернул ее наизнанку. От одежды волнами исходил пар. Еще какое-то время Ван Чанчи окунался в воду и обсыхал, пока наконец его одежда не высохла окончательно. Тогда он уселся на берегу, подождал, когда и на нем высохнут все капли, и только тогда оделся в чистое. Понюхав рукава, он почувствовал запах нагретого солнцем белья.

Когда он пришел на улицу Сяохэцзе, Хуан Куя на месте не оказалось, в офисе дежурил его подчиненный. Ван Чанчи прождал до самого вечера, пока наконец не увидел Хуан Куя. Будучи навеселе и держа в руках большой, словно кирпич, мобильник, тот шаткой походкой зашел внутрь. Похлопав Ван Чанчи по плечу, он спросил:

— Ну что, никто тебя не обидел?

— В любом случае я теперь отсидевший и на мне стоит клеймо. Считай, это как лишенная невинности девушка, которой трудно выйти замуж.

— Ты еще думаешь о репутации? — спросил Хуан Куй, выдвигая ящик стола.

— Неужели, если я бедняк, всем наплевать на мою репутацию?

— Мне не наплевать, — с этими словами Хуан Куй достал из ящичка конверт и швырнул его Ван Чанчи.

Тот взял его, раскрыл и, убедился, что внутри лежат четыреста юаней и корешок от квитанции за денежный перевод. Бросив взгляд на адрес отправителя, Ван Чанчи спросил:

— А что это за компания «ПиЭй»?

— А я откуда знаю? Это придумал мой подчиненный, который отправлял деньги.

Теребя в руках корешок от квитанции, Ван Чанчи сказал:

— Спасибо.

— Что собираешься делать дальше? — спросил Хуан Куй.

— Для начала вернусь на стройку.

— У меня нет подходящей для тебя работы. Предложения отсидеть за кого-то в тюрьме появляются не каждый день. Но если такой вариант подвернется, я тебе сообщу.

Ван Чанчи еще раз поблагодарил Хуан Куя и, забросив на плечо сумку, вышел вон. Придя на стройплощадку, он почуял ужасную вонь. Дурной запах появился здесь из-за длительного отключения воды и электричества. Грязь на подъездной дороге уже затвердела, рытвины от строительной техники покрылись коркой. На пустующем пространстве все поросло бурьяном, комаров тоже прибавилось. Когда Ван Чанчи вошел на территорию стройки, у забора еще продолжали сидеть десять с лишним рабочих. То ли оттого, что Ван Чанчи находился против света, то ли просто у рабочих была замедленная реакция, но они признали его далеко не сразу. Они спросили, где он пропадал десять с лишним дней. Ван Чанчи не ответил. Тогда они стали шарить в его сумке, надеясь найти что-нибудь съедобное, но там, кроме одежды, ничего не было. Затем они стали шарить у него по карманам, рассчитывая найти какие-нибудь деньги. Предугадав это, Ван Чанчи, прежде чем заявиться на стройку, запрятал деньги в маленький кармашек, зашитый в трусах. Не найдя ничего в его карманах, рабочие разочарованно уселись на прежние места. Лю Цзяньпин стал его корить:

— Когда люди возвращаются, они приносят с собой хотя бы несколько клубней батата или, совсем уж на крайний случай, — горсточку арахиса. А ты пришел с пустыми руками, зачем ты вообще вернулся?

— Чтобы одолжить денег, — ответил Ван Чанчи.

Едва он произнес эти слова, все тотчас отодвинулись от него подальше. На самом деле он пришел сюда в поиске места для ночлега. Хорошенько отоспавшись, на следующее утро Ван Чанчи пошел в придорожную забегаловку, где съел шесть больших пампушек с тарелкой яичного супа. Насытившись, он снова вернулся в барак спать дальше. Он сделал одно открытие: примерно за полчаса до еды только что болтавшие друг с другом рабочие вдруг заканчивали говорить — именно столько требовалось для того, чтобы свои в доску люди превратились в чужаков. Они незаметно отстранялись друг от друга и по одному исчезали в ближайших харчевнях, закусочных и ресторанчиках. Прежде чем зайти туда, каждый из них оборачивался и глядел по сторонам, больше всего опасаясь того, чтобы за ним никто не увязался. Набив животы, они так же по одиночке возвращались обратно, а потом, как ни в чем не бывало, снова кучковались у забора, чтобы поболтать. Ван Чанчи тоже старался всячески избегать кого бы то ни было, однако на третий день вечером, когда он втихаря уединился в закусочной, перед ним вдруг нарисовался Лю Цзяньпин.

— Какой же ты бесстыжий, — сказал он. — Оказывается, ты прячешь деньги в трусах.

Ван Чанчи выглянул на улицу, убедился, что там больше никого нет, и заказал для Лю Цзяньпина тарелку рисовой лапши с мясом. Они уселись на улице и стали есть.

— Где ты взял деньги? — спросил Лю Цзяньпин.

Ван Чанчи ничего не ответил. Склонившись над тарелкой, он в несколько глотков прикончил свою порцию рисовой лапши. Сначала он думал, что закажет добавку, но поскольку теперь вместе с ним был Лю Цзяньпин, он оставил эту идею.

— А почему ты никуда не идешь зарабатывать деньги? — спросил Ван Чанчи.

— Я отработал тут больше ста пятидесяти дней. За это время я износил три комплекта одежды, истоптал две пары башмаков, сменил четыре слоя кожи. Как же я могу теперь взять и молчком уйти?

— То есть ты ждешь, что у Хэ Гуя проснется совесть? А я вот не верю, что он вернется и выплатит нам деньги.

— Тут столько рабочих протестует, значит, в соответствующих структурах это дело так не оставят.

— Я уже ходил в соответствующую структуру, — подхватил Ван Чанчи. — Сначала у них на входе было не протолкнуться, а сейчас — практически никого и нет. После того как схватили нескольких погромщиков, все перепугались, стали умнее и успокоились. Теперь сидят себе тихонечко под деревьями у дороги и осторожно напоминают шныряющим туда-сюда служащим, что, мол, кое-кто задерживает зарплату рабочим-мигрантам. Но служащих это не волнует. На входе или выходе из учреждения большинство из них просто ускоряют шаг. Те, кто ездит на машинах, поднимают стекла, а те, кто на велосипедах, — изо всех сил крутят педали. Если не будет проверки сверху, этим вопросом никто серьезно не займется. Их вполне устраивает, что рабочие сидят под деревьями, они там никому не мешают. Говорят, что кто-то там из руководства показывался, пытался все разъяснить, даже сказал, что они как раз занимаются этим делом и вот-вот примут какое-то решение. Однако прошло уже двадцать с лишним дней, а решение почему-то так и не принято. Либо проблема сложная, либо возникли какие-то препоны. Чем больше они тянут время, тем меньше к ним приходит рабочих, ведь среди них нет людей зажиточных. Кому не на что жить, тот вынужден отступить. Если же к концу останется три-четыре человека, то проблема разрешится сама собой.