— Конечно, милая. Все, что угодно. Я сама ему все секреты рассказываю. Потому что он умеет их хранить как никто другой.

Старшая ничего не сказала, только вздохнула. Задумчиво смотрела вперед, чуть прищурившись.

Некоторое время мы шли молча. Я наслаждался видами природы, от которых так отвык. Вдыхал воздух полной грудью и подставлял лицо теплым лучам солнца.

— Это здесь, — сказала Эрика, и мы остановились.

Посреди луга стоял огромный камень, высотой — немногим ниже меня. Темный и тяжелый, он казался здесь чужеродным. Оникс, наверное, или что-то подобное. Правый его край был скошен, а левый составлял прямой угол, заточенный почти до бритвенной остроты.

Это был памятник. Посередине выдолблена крупная надпись: «Рогинев Шой», чуть ниже наклонным, размашистым шрифтом была выведена эпитафия: «За семью, за свободу, за надежду». А еще ниже: «2687–2719 гг.» У подножия камня лежали сухие цветы… много сухих цветов.

Я встал перед ним, не в силах отвести взгляд. В сердце прокралась тревога. Ветер ерошил мои волосы и ласкал щеки, солнце припекало голову. Издалека доносились звуки леса, жужжали какие-то насекомые. Я же был спокоен, как никогда.

— Он хотел, чтобы мы похоронили его в поле. Всегда так говорил. — Жена выдавила улыбку. — Не хотел лежать там, где много народу.

Я кивал, неотрывно глядя на первую надпись.

Младшая присела к подножию камня, убрала сухие цветы и положила принесенный букет.

— Привет, пап! А у меня для тебя есть секрет. — Повернулась к нам и нахмурила бровки. — Только вы не подслушивайте, ладно? Я только папе его расскажу.

— Да никто тебя не слушает, — заверила ее старшая.

Младшая снова повернулась к памятнику и начала что-то шептать.

Старшая просто стояла и смотрела, задумавшись.

— Памятник ручной работы, — продолжила Эрика, и я опять кивнул. — Я уверена, ему бы понравился.

— Сколько времени уже прошло, как… ну как это случилось? — спросил я.

— Три года, — пожала плечами Эрика. — Но мы все равно продолжаем ходить сюда почти каждый месяц. Даже зимой. Это место издалека хорошо видно. От памятника, конечно, только макушка остается, но мы его еще никогда не теряли.

Настала тишина, даже младшая дочь перестала шептать. Старшая потерла глаза и прижалась к матери. А я… я как будто стал немного отдаляться от них, хотя по-прежнему стоял на месте.

Я понимал, что могила передо мной — моя, но меня это почему-то совершенно не тревожило. Я знал, что погиб. Погиб три года назад за сотни световых лет от дома. Погиб на чужой планете. Арена забрала меня. Как и всех, кто на нее когда-то выходил.

— На самом деле это просто памятник, а не могила, — зачем-то стала объяснять жена. — Там, под землей, нет его праха. Они сказали, что он пропал без вести. Как и многие из его взвода. Почти все, сказали они. Прислали короткое сообщение с сухими соболезнованиями. И все. Но знаешь, что самое интересное… война-то закончилась, а он не вернулся. — Голос у жены дрогнул, но она не заплакала, хотя и была близка к этому.

Снова настала тишина. Старшая присела к подножию памятника и что-то тихо сказала.

— Ладно, хватит на сегодня, — произнесла Эрика. — Поговорили с папой немного и хватит. Пойдемте. — Коснулась ладонью скошенного угла камня, как будто по плечу похлопала, и чуть громче произнесла: — Ну все, девочки, пойдемте.

Дочки встали — сначала младшая, а потом и старшая.

— Прощай, пап. Не грусти тут без нас. Мы еще придем, — сказала младшая.

Старшая молча кивнула и натянуто улыбнулась. В глазах стояли слезы, но видно было, как она борется, сдерживая горе внутри себя.

Некоторое время они постояли, склонив головы, а потом повернулись ко мне спинами и пошли прочь. Мне тоже нужно уходить. Я попытался двинуться с места, но не смог. Какая-то невидимая сила схватила меня за ноги и не отпускала.

— Эрика, девочки! — крикнул я им вслед, но они не отреагировали. Как будто не услышали.

Страх холодной змеей заскользил у меня по спине. Во рту пересохло, в голове застучало. И я остро ощутил нежелание оставаться здесь.

— Эрика, постойте! Я пришел с вами, и уйти должен тоже с вами, — еще громче прокричал я, вытянув в их сторону руки. Но они даже не обернулись. Их фигуры быстро удалялись. Вот только что нас разделяло всего несколько шагов, как вдруг они уже оказались намного дальше.

Я открыл рот, чтобы вновь позвать их, но не смог произнести ни слова. Голос исчез. Я уже не мог ни шевелиться, ни говорить. Только смотреть. Перестал даже ощущать ветер и запахи цветов. Солнце куда-то пропало, стало пасмурно и холодно. Да и краски вокруг утратили былую яркость, и выглядели теперь смазанными, ненастоящими.

Три родных мне человека уходили все дальше. С каждым мигом их силуэты становились все меньше и меньше. А потом и вовсе растворились.

Я и мой памятник, под которым даже не было могилы, остались наедине друг с другом.

* * *

Я резко распахнул глаза и приподнялся на локтях. Ноги и лицо припекало — костер в шаге от меня разошелся так, словно в него подлили горючего. Я даже вспотел.

— Ты чего дергаешься, Шой? Укусил кто-то? — спросил Перк, с удивленным прищуром глядя на меня.

Я посмотрел на него, и в какой-то миг мне показалось, что я вижу Нойса. Но потом моргнул, и лицо Перка снова вернулось на свое место.

— Сон… приснился, — сдавленным голосом произнес я, радуясь, что вообще способен говорить.

— Знакомо, — протянул азиат. — Мне тоже пару раз кошмары снились. Был даже такой сон: как будто я вернулся домой, захожу в комнату, а там все мои родственники мертвые лежат, представляешь? Смотрю на руки, а они у меня в крови. Словно я убил всех. Кричать начал и проснулся.

— Ролдан-то где? — спросил я, проигнорировав его рассказ.

— Спит. Больше часа назад сменил его. Да и ты ложись. Рано вскочил. Спать и спать еще.

Я огляделся. Ролдан спал по ту сторону костра в шалаше, подложив руки под голову и отрывисто похрапывая. Рядом с ним, свернувшись в позе эмбриона, расположился Виллис. Одну руку он сунул под голову, второй обнял копье. Гигеон сидел на своем прежнем месте, свесив голову и шумно сопя. Снять экзо-нарукавники он так и не потрудился.

Глянул на небо. Темное полотно с редкими мерцающими точками искусственных звезд на приближающийся рассвет даже не намекало. Ночь была еще в полном разгаре.

Я снял флягу с ремня и сделал три небольших глотка. От сухости во рту это спасло, но от жажды — нет. А ведь воду нам тоже где-то нужно будет раздобыть. Этой фляги, рассчитанной на три четверти литра, вряд ли надолго хватит.

Я отдвинулся от костра и сразу же ощутил прохладу. Тревога и страх, навеянные сном, все еще крутились в голове, но я упорно старался их игнорировать. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, зашел в нейроинтерфейс в раздел «Способности» и ткнул в «Телепатию». До конца активации оставалось еще долго — семь часов и сорок четыре минуты. Потом заглянул в «Метаданные» и сверился с состоянием здоровья, которое показывало 88 %. Восстановление шло полным ходом. Пошевелив правой рукой, я не ощутил ни боли, ни скованности. Разве что кожа была немного стянута в местах укусов.