– Не реви! Хорошо, Марусю твою я сама отыщу. И спрячу так, что никакая калина-малина не сыщет.

Антип бросился Тарусовой в ноги:

– Спасибо, барыня! Всю жизнь за вас молиться буду! А Марусе, ежели найдете, скажите, что люблю ее. Больше жизни, больше свободы!

– Обязательно скажу! – пообещала растроганная Сашенька. – Все, мне пора. Может, еще какие просьбы есть?

Антип опустил глаза.

– Да говори, не стесняйся!

– Не знаю имени-отчества…

– Ал… Мария Никитична!

– Марья Никитична, если можно… Если есть… Одолжите хоть рубль. В тюрьме без денег никак! Сплю, как собака, под лавками, Череп каждую ночь грозится…

Антип вдруг замолчал.

– Череп? Это кличка?

– Да!

– И чем угрожает?

– Вам лучше не знать! Простите, что денег прошу…

– Нет, что ты… Сейчас, сейчас…

– Я, как выйду, верну.

Сашенька успела отстегнуть булавку, залезть в узелок и достать серебряный рубль с профилем императора Александра Освободителя, как вдруг дверь открылась:

– Ты, что ли, Маруська Муравкина?

Лица было не разглядеть, однако силуэт в проеме впечатлял. Подобные только у начальников бывают, подчиненным так не разъесться!

– Нет, это… – попытался сказать правду Антип, но Сашенька закричала из-за его спины:

– Я это, я! Маруся!

Не хватало еще, чтоб разоблачили!

Торопливо обняла оторопевшего лжемужа:

– Не волнуйся, Антипушка! Ничего мне не сделают!

– Ну-ка за мной! – скомандовал силуэт.

– Так надо! Иначе свидание бы не разрешили, – объяснила Сашенька Антипу на прощание, сунув в руку деньги.

В уже знакомой комнате помощника смотрителя стало еще жарче. И от безжалостного солнца, испепелявшего все живое через распахнутое окно, и от выволочки, что устроил подчиненным силуэт:

– Безобразие! На час не оставить! Старуху-мать не навестить!

Надзиратель понуро молчал, тщательно изучая трещинки в полу, – его распекали за компанию, свидание разрешил не он, а помощник смотрителя. Но тот от каждого начальственного крика лишь сжимал плечи и недоуменно гримасничал, не понимая, в чем провинился. Деньгами за неположенные свидания он всегда с силуэтом, то бишь смотрителем съезжего дома, честно делился. Может, кто-то более высокому начальству об этих безобразиях донес? Ну так и скажи, зачем комедь ломать?

– Вам что было велено, остолопы? А?

– Нести исправно службу, господин смотритель! – уставно отбарабанил помощник.

– Насекомый ты бестолковый! Было велено, если явится Муравкина, задержать ее и препроводить на Большую Морскую к господину Выговскому. А вы что натворили, дураки окаянные? Преступникам свидание устроили?

Ах вот в чем дело! Помощник от радости безо всякой команды сделал «вольно». Сразу сообразил, как выкрутиться.

– Небось деньги сшибли? – продолжал разоряться силуэт. – Трусцой на Сахалин поскачете…

– Осмелюсь доложить, господин смотритель, – улыбнулся помощник. – Свидание было предложено нарочно, чтобы искомая Муравкина не скрылась. Я в кабинете один, а вдруг при задержании она мне в морду кислотой плеснет? А? Сами говорите, преступница. Потому обходительно предложил ей с мужем поговорить, а покамест за господином Выговским послать.

– Кого отправил?

– Такое не всякому поручишь. Лично решил сходить! Тут недалеко. Они-с на Кирочной живут.

– А вдруг, пока бы ходил, Муравкина деру дала?

– Из запертой камеры? Невозможно-с!

– А-а… А ты, смотрю, молодец! Хвалю! Где Выговский?

– Так дома отсутствуют-с, – соврал помощник. – Потому обратной дорогой принял решение сопроводить Муравкину на Большую Морскую. Только вернулся, а тут ваше благородие прибыли-с! Разрешите отправляться?

– Разрешаю! Один справишься?

– Не сомневайтесь, – снова улыбнулся помощник. У бабы деньги имеются, если не захочет на Морскую, так и не надо. Отпустит по дороге к всеобщему удовлетворению.

– А ежели кислотою в морду? – ехидно спросил начальник.

Помощник побледнел. Как же он так опростоволосился?

– Поедешь с надзирателем. И расписку принесешь, что доставил! – грозно произнес силуэт. – Знаю я тебя! Сопроводительное, смотри, не забудь!

Солнце к полудню окончательно перепутало Петербург со Стамбулом: на булыжных мостовых впору было жарить блины, в редких лужицах – варить яйца, а от лысины помощника смотрителя – зажигать лучины.

Сашенька жару переносила плохо, самый лютый мороз был ей милее: зимой и укутаться можно, и чаем согреться. А летом в длинном до пят платье как будто заживо варишься. Потому предложила оплатить экипаж. Непременно закрытый! К имевшимся злоключениям не хватало со знакомыми столкнуться.

Обливавшийся потом помощник возражать не стал, а надзиратель в благодарность даже руку Сашеньке подал, когда в экипаж садилась.

Дорогой Тарусова предложила денег, чтоб отпустили. Встречаться с Выговским в ее планы не входило.

– А сколько у тебя? – заинтересовался помощник.

– Много. Считайте! – Сашенька протянула узелок.

– С медью двадцать семь рублев, – подмигнул надзирателю помощник смотрителя, закончив счет, и, привстав, сунул добычу в карман штанов. – Ишь ты, богатейка! На корову передком накопила.

Сашенька не все слова, правда, поняла, но приободрилась.

– Высадите меня у Соляного рынка, – попросила она, – огурцов еще надо…

Конвоиры дружно рассмеялись:

– Потом купишь! Сначала на Морскую!

– Вы же деньги взяли! – возмутилась княгиня.

– Деньги? – делано удивился помощник. – Какие деньги?

Сашенька прикусила губу. Ее обокрали! Нагло, среди бела дня, в центре Петербурга. И что самое обидное – по собственной глупости.

– Отпустите! Если двадцать семь мало, – с мольбой в голосе и слезами на глазах попросила Сашенька, – завтра еще принесу!

– Вот завтра и отпустим, – ехидно улыбнувшись, пообещал помощник.

– Я жаловаться буду!

– Кто тебе, гулящей, поверит?

Четырехэтажное здание на Большой Морской, долгие годы служившее резиденцией обер-полицмейстеру, словно средневековый замок, вмещало его жилище, канцелярию, конюшню, пожарную и тюрьму. Но после реформ Федор Федорович Треплов переехал в дом военного губернатора[34], а на Большой Морской, 24 разместили Адмиралтейскую часть петербургской полиции. Там же ютилось любимое детище Треплова – Сыскное отделение. Федор Федорович долго убеждал императора создать специальную службу для розыска преступников и осенью 1866 года[35]таки уговорил. За прошедшие три года начинание обер-полицмейстера было признано успешным, однако ни переселять, ни увеличивать штаты с финансированием и уж тем более распространять опыт на остальные города и веси никто не торопился.