– А-а-а! – взвизгнул штабс-капитан и рухнул на пол, зажав руками причинное место.

Вошедший уверенным шагом подошел к ним:

– Ну? Хто тут офицеров насилует?

– Неправда! Он сам… – закричала привязанная к стене Сашенька.

– Знаю, знаю, успокойся! Как звать?

– Маруся!

– Крутилин Иван Дмитриевич! – чинно представился невысокий господин с комичными седыми бакенбардами.

– Иван Дмитрич! Я все объясню… – штабс-капитан, кряхтя и прикрывая рукой промежность, попробовал приподнялся.

– Суду объяснишь!

– Иван Дмитриевич! За что суд? – закричал Будницкий. – За гулящую?

– Я не гулящая! – возмутилась Сашенька.

– Заткнись! – Будницкий изловчился и снизу ударил Сашеньку по лицу. – С тобой потом потолкуем!

– Вон отсюда! – скомандовал Крутилин. – О вашем поведении я подам рапорт.

– Не советую, Иван Дмитриевич. У меня дядя в министерстве!

– Вот напугал. Давай, давай, ступай! – подтолкнул его к двери Крутилин и двинулся следом.

– Иван Дмитриевич! А я? – взмолилась привязанная к стене Сашенька.

– Развязать, накормить, напоить, – не оборачиваясь, скомандовал Крутилин надзирателям.

– Иван Дмитрич! – запричитала Тарусова, женским чутьем уловив нужную линию поведения. – Пожалейте! Дитя грудное не кормлено! Не виноватая я! Мужа навестить пошла. А меня сюда! До вторника.

– Как, говоришь, фамилия?

– Муравкина.

– Муравкина?

У Сашеньки который раз за день похолодела спина. Это ж надо – дожить до тридцати пяти, а ума не нажить! И за что ее муж-профессор любит? Крутилин присутствовал при обыске у Муравкиных, видел Марусю.

Сознаться в маскараде?

Еще пять минут назад, под угрозой насилия, она была готова на это, но теперь… Э нет! Лучше тюрьма и каторга. Опозорить мужа, отца, стать посмешищем на всю столицу? Нет, нет и нет! Настоящего своего имени Сашенька не назовет.

– А-а-а! – припомнил Крутилин. – Муравкина! Это не твой ли муженек братцу голову снес?

– Вроде того, – с облегчением сказала Сашенька.

Слава богу! Начальник сыскного Марусю в лицо не запомнил.

– Почему от следствия скрывалась?

– Не скрывалась! Переехала. Хозяйка прочь погнала.

– Бывает.

– Помогите, Иван Дмитрич! Дитятко дома одно. До вторника не доживет.

– Ладно, не скули. Пошли в кабинет.

Даже чаем напоил.

Иван Дмитриевич ничем не походил на грозу убийц и воров. Добродушное лицо, пышные бакенбарды, малоросский говорок. Однако допрашивал цепко, не забалуешь. Сашенька, то бишь Марусенька, стояла на своем: про убийство не знаю.

– Дома в тот день была?

– Целый день с Петенькой гуляла. Жара такая! Он пятнами покрылся. Только на воздуху и спасались. А после – к фершалу! – самозабвенно врала Сашенька, имитируя, как могла, простонародную речь. – А домой, как пришедши, глянула, а Антипка-то мой почивает. Притомился с работы.

– Кровь на полу заметила?

– Не!

– Про убийство Сидора муж рассказал?

– Не!

– Ой, девка! Врешь!

– Матушкой клянусь, истинная правда. Отпустите меня! Петенька дома! Пла-а-ачет! Соседку на часок уговорила…

– А где живешь теперь?

– Моховая, дом Михалевой, – Сашенька назвала адрес одной из приятельниц.

– Где-где? – удивился Крутилин.

– В подвале, вход со двора, – поправилась Сашенька.

– А-а-а! Что ж…

Договорить Крутилин не успел. Дверь со свистом распахнулась, и в кабинет влетел вихрастый мастеровой – Сашеньке не пришлось оборачиваться, чтобы его разглядеть: на боковой стенке очень удачно висело зеркало.

– Иван Дмитриевич! Как хорошо, что вы здесь! Я убийство Потапова раскрыл!

– Да ну! – подскочил с кресла Крутилин. – Молодец, Антон Семеныч!

Сашенька похолодела. А ведь это Выговский! Только в парике, ну и одежда соответствующая.

– Целый день на барахолке толкался, нанковый пиджак высматривал. Ну и высмотрел! Помните, пятно там на левом рукаве должно быть масляное?

– Помню, помню… Пиджак приобрел?

– Нет! Деньги дома забыл!

– Ну вот опять…

– Не волнуйтесь, Иван Дмитриевич! Вернем вдове в наилучшем виде. На пиджак так никто и не позарился, продавец с ним домой пошел, а я следом. Заротная улица Нарвской части, дом Белокурова. И с дворником тамошним переговорил.

– Чего рассказал?

– Комнату на первом этаже у них веселая компания снимает. Одну ночь пьют, следующую где-то пропадают. А главарь ихний по описанию дворника – один в один Коля Окаянный. Родинка над правым глазом, на левой щеке шрам полумесяцем…

– Надо задерживать.

– Вот за подмогой и приехал!

– Правильно сделал! А то в прошлый раз…

– Сколько можно вспоминать, Иван Дмитриевич? Даст Бог, сегодня возьмем!

– Возьмем! Непременно возьмем!

– По дереву постучите…

– Не сомневайся! У тебя, Антон Семеныч, счастливый день сегодня! Часом, не именины?

– Нет! А что такое?

– Ну как же! Потаповское дело раскрыл – раз, Колю Окаянного разыскал – два-с. А еще и три-с имеется… Знаешь, шо за барышня? – Крутилин по-простому ткнул указательным пальцем в Тарусову. – Нет, нет! В лицо не смотри! Не догадываешься?

Сашенька слышала, как Выговский чешет затылок. Сейчас выяснится, что за барышня!

Диди ее убьет! Правильно, кстати, сделает.

Насладившись паузой, Крутилин дал подсказку:

– За кого ты третьего дня строгий выговор без занесения в послужной список получил?

– Никак Муравкина?

– Мужа навещать пришла, как и предполагали…

– Отлично! Вернусь с задержания – опрошу!

– Да я уже… Хочу отпустить! Не знает она ничего! С ребеночком гуляла!

– Жаль!

– Ты давай переодевайся. Револьвер прихвати. А караульного отправь в резервную часть, городовых пусть побольше пришлют. Коля Окаянный без боя не сдастся!

Дверь захлопнулась. Сашенька перевела дух.

– Ладно, Муравкина, подписывай показания и дуй домой. Не до тебя…

Сашенька изготовилась поставить крестик, как в кабинет с шумом вернулся Выговский:

– Иван Дмитриевич! Иван Дмитриевич! Врет Муравкина!