Ним полагал, что ничего достойного его внимания не произойдёт, но он ошибся.

Поначалу всё шло предсказуемо. Скоморохи играли свою музыку, и мелодия бесконечно повторялась, шла неровными кругами, вгрызаясь в мысли, двое танцоров плясали, но как-то ломано, словно их тела были такими же деревянными, как маски на лицах. Отчего-то Ним чувствовал себя неуютно: в повторяющейся музыке, в скованных плясках и необъяснимом бездвижии пятого скомороха было что-то чуждое, непонятное, вселяющее тревогу. Зато неизбалованные зрелищами деревенские радостно хлопали в ладоши и смеялись, дети и вовсе взвизгивали от восторга. Энгле стоял бок о бок с Нимом и тоже не сводил глаз со скоморохов.

– А к нам в деревню пару раз заезжала труппа с ручным медведем и маленьким кукольным театром. Те в гильдию, наверно, входили, а эти – нет. Потому даже шарманщика с гаером не наняли. Нищие скоморохи, ну ты видал?

С каждой минутой выступления Ним чувствовал себя всё неуютнее. Ему совсем не нравились эти шуты. Совсем.

Представление затягивалось, никак не обретая развития. Одни и те же движения, одни и те же ноты – по кругу, ни громче, ни тише, ни скорее, ни медленнее. Деревенские женщины радостно хлопали в ладоши, отбивая такт, мужчины начинали скучающе мяться, не дождавшись интересного зрелища, зато дети, отцепившись от матерей, дерзко шныряли прямо перед бочками и тянули ручонки к полусонным скоморохам.

Ним не сразу понял, что произошло. Хмельной парень, решивший перебраться через бочки на скоморошью сцену, вдруг захлебнулся криком, упал на землю и задёргался. Над ним склонился один из танцоров, припав к лицу юнца прорезью маски. Он подскочил к парню с такой стремительностью, в какой его ни за что нельзя было заподозрить, глядя на вялый танец.

Завизжали женщины, заметались мужчины. Скоморошья музыка оборвалась, шуты с неожиданным проворством бросились в толпу, вцепляясь руками в шеи и лица зевак. Раздались вопли, брызнувшая кровь выглядела почти чёрной в тусклом свете фонарей. Какой-то крепкий мужчина кинулся на скоморохов, но его тут же опрокинули навзничь, и он больше не поднялся. Один из шестов с фонарём упал, пролитое масло вспыхнуло, пустые бочки запылали высокими кострами. Ним рванул в сторону, но наскочил на чью-то спину, его с силой толкнули, и он точно не устоял бы на ногах, если бы Энгле не схватил его за плечо.

– Свечи, – произнёс прямо над ухом голос Велемира. Он мимолётно щипнул фитиль Нима, и на конце свечи заплясал огонёк. – Идём. Скорее.

Свечник быстро и не таясь зашагал обратно к кабаку, лишь раз оглянувшись на своих товарищей.

Ужас кусал Нима за пятки, подгоняя. Он едва сдерживался, чтобы не броситься вперёд Велемира. От страшных, нечеловеческих криков, раздававшихся за спиной, перехватывало горло и перед глазами всё вспыхивало кровавым огнём. Ним боялся, что если он оглянется, скоморохи точно бросятся на него, разорвут шею и выпьют горячую кровь. Сперва такая спокойная деревенька обратилась кипящим котлом, в котором бурлило варево из страха и ярости.

– Сюда, – скомандовал Велемир и нырнул в темноту за кабаком.

– Нас выдадут свечи, – зашипел Энгле. – Надо погасить.

– Нельзя.

За кабаком было гораздо тише, чем на площади, словно могучее тело здания поглощало звуки, защищало всех, кто попросит у него помощи. Обкромсанный парнишка всхлипывал, тряс головой и зажимал ладонями уши, осев на землю у бочек с водой, стоявших во дворе. Невысокая серая лошадка, привязанная к ограде, мирно пощипывала траву и дёргала ушами, недовольная шумом.

Велемир навалился на одну из бочек и стал раскачивать её из стороны в сторону. Энгле, не дожидаясь просьбы, пришёл на помощь, и вдвоём они опрокинули три бочки одну за другой. По земле потекли ручьи, отражающие кровавые блики свечей. «Снова волшба», – устало подумал Ним. Он слишком устал и слишком перепугался, чтобы думать о том, что сейчас произойдёт.

– Твой водяной такой сильный? – с сомнением шепнул Энгле.

Велемир снова сделался сосредоточен и молчалив, и вместо ответа просто пошёл вдоль водяных потёков.

– Отвадит, – коротко бросил он.

Ним не понимал, как Велемир может оставаться таким спокойным и собранным. На пятачке площади не смолкали крики, деревенские собаки заливались яростным лаем, мелькали тени и блики пожара, и здравый смысл подсказывал Ниму, что надо нестись без оглядки, бросить проклятую свечу и просто спасать свою шкуру, но размеренный шаг Велемира внушал какой-то противоестественный в этой ситуации покой. Свечник знает больше. Значит, надо ему довериться.

Дворами, следуя за змеящимися струйками воды, они вышли на деревенскую дорогу, и тут-то Велемир пустился со всех ног. Энгле, Ним и безмолвный юноша бросились за ним, оставляя позади захлебнувшуюся в крови деревню, а заодно и надежду провести ночь под крышей.

Я тронул Огарька за плечо.

– Вставай, не взял тебя лесной князь. Не нужен ты никому.

Мальчишка заворочался, тонко охнул и медленно открыл жёлтые звериные глаза. Сначала по заспанному лицу пробежало недоумение, но потом, постепенно вспомнив, что с ним произошло, Огарёк нахмурился и сел, рассматривая свою увечную стопу.

– Не болит, – удивился он.

– Ещё бы болело. Не зря возился с тобой, а надо было бы бросить. Вставай, говорю.

Он потрогал затянувшийся рубец и требовательно уставился на меня не мигая.

– Ты кто? Волхв? Знахарь?

– Если бы. Вставай, отвезу в город. А не хочешь – оставайся в лесу, пока медведи не задерут.

Этот довод на него, наконец, подействовал. Огарёк медленно, будто не веря своим глазам, вытянул ноги и осторожно поднялся, почти не опираясь на левую стопу, словно опасался, что она расколется, как ваза из бесценного цветного стекла.

– Да ступай ты, не бойся. Не отвалится.

– Колдовство, – пробормотал Огарёк, осторожно перенося вес на больную ногу. Он оступился – конечно, ему придётся привыкать ходить по-новому, на это уйдёт время, поначалу тяжко будет. Но я не собирался с ним возиться.

Рудо послушно ждал, когда мне заблагорассудится вскочить ему на спину, хвостом мёл по земле, цепляя сухие листья и сосновые иголки. Мне было жаль нагружать пса ещё и весом мальчишки, но делать нечего, придётся другу потерпеть. И не такое терпел. Я обхватил Рудо за шею и перекинул ногу за широкую спину. Рудо сильнее завилял хвостом, предвкушая скачку.

– Забирайся. – Я протянул Огарьку руку. Он недоверчиво смотрел на нас с псом – не запомнил в беспамятстве, наверное, что уже катался верхом на монфе.

– Твоя собака без седла, – заметил Огарёк.

– Пёс, – буркнул я.

– А почему он без седла?