– Эм, милая, ну пожалуйста, – Лера, узнавшая о случившемся и тут же примчавшаяся на помощь, присела передо мной на колени и с мольбой сжала мои руки. – Съешь хоть что-нибудь. Ты же еле на ногах держишься!

– Не могу.

Губы шевелились с трудом. Я вся превратилась в сплошной напряженный комок нервов, который на каждый звук вздрагивал с надеждой, что это звонит телефон. Но телефон молчал. А я все продолжала гипнотизировать его взглядом, не в состоянии отвлечься на что бы то ни было еще.

– Я не могу, – повторила еще раз. – Не могу проглотить ни кусочка, пока не знаю, что с Алисой. А что, если они морят ее голодом? А если она замерзает где-то сейчас, в то время как я сижу здесь?!

– Эм, у тебя руки совсем ледяные, – в голосе Леры слышались слезы. – Выпей хотя бы чаю, умоляю тебя. От того, что ты доведешь себя до полного истощения, Лисе лучше не станет. Сейчас ты должна быть сильной, только так ты сможешь ей помочь, пойми, бога ради!

– Она права, – вмешался в разговор Крамольский. – Эмма, я не хочу волноваться еще и за тебя.

Мне хотелось кинуть ему в ответ «ну так и не волнуйся», но это было бы безобразно несправедливо. Влад переживал не меньше моего, и в этой ситуации мы должны были поддерживать друг друга.

– Ладно, я выпью чай, – сказала я только для того, чтобы от меня отстали.

– Вот и умница! – оживилась Лера, вскакивая на ноги и начиная хлопотать вокруг плиты.

Я же впилась взглядом в Крамольского и негромко спросила:

– Они ведь не тронут ее, правда?

Я задавала этот вопрос уже в бог знает который раз. Мне просто было необходимо, чтобы кто-то повторял, как мантру, что моей дочери ничего не грозит.

– Не тронут, – ответил Влад. – Она нужна им целой и невредимой.

Я кивнула. Мы оба понимали то, что озвучил Крамольский, но… кто мог знать, что в голове у этих людей?

Лера поставила передо мной чай, потом наполнила еще одну чашку и знаком предложила Владу присесть на соседний стул:

– Вам тоже не повредит чашка горячего чая.

Я обхватила старую чашку обеими руками просто для того, чтобы согреть заледеневшие пальцы. Скорее для вида поднесла чай к губам и… тут же опрокинула содержимое чашки на себя, потому что в этот самый момент мой телефон наконец зазвонил. Номер на экране не определился.

– Алло! – выпалила я поспешно, с трудом попав трясущимися пальцем по экрану смартфона.

Записанный на компьютере голос ответил:

– Ваша дочь у нас. Через час вы должны подвезти миллион долларов по адресу…

Я безумными глазами посмотрела на Леру и та знаком показала мне, что записывает указанный адрес. Сделав рваный вдох, я потребовала в ответ:

– Я хочу слышать свою дочь! Алиса! Лисонька, ты там?!

– Мамочка, прости меня! – донесся в ответ издалека знакомый голосок и связь резко оборвалась.

Уронив голову на руки, я спрятала вновь поступившие слезы в спутавшихся прядях волос.

Последним, что слышала, были слова Влада:

– Эмма, я все сделаю. Все сделаю, обещаю.

С того момента, когда коллекторы вышли на связь, я понял, что успокаиваюсь. Это спасало меня и в бизнеса, когда только начинал свое дело. Всегда знал, что бороться с видимым врагом не в пример лучше, чем с тем, от кого не знаешь чего ожидать.

Цели были поставлены, задачи – ясны. Дел оставалось за малым.

Собрать указанную сумму не составило особого труда, но вот понимание, что отдам такие деньги в руки тех, кого этих самых конечностей стоило лишить самым кардинальным образом, съедало изнутри. Нет, я совсем не жалел для Лисы денег. Если бы мне сказали отдать последнее, влезть в немыслимые долги, но спасти своего ребенка, я пошел бы и на это. Но знать, что эти твари получат то, чего желают…

Мы находились в нескольких сотнях метров от того адреса, где нам должны были отдать Алису. Эмма, вцепившаяся в пакет с деньгами с такой силой, как будто кто-то мог внезапно появиться рядом из воздуха и отобрать его, смотрела то на меня, то на Дементьева, отдающего ей инструкции.

– Я рядом буду, – тихо пообещал, когда Валера замолчал. – Боишься?

Подойдя к Эмме, провел руками по ее плечам снизу-вверх.

– Нет.

Она помотала головой.

– Эти скоты знают обо мне. Знают, что у меня есть деньги. И что ты принесешь нужную сумму, потому что я дам ее тебе. Они не тронут Алису.

Эмма всхлипнула, но, взяв себя в руки, кивнула.

– Скорее бы все закончилось.

Да, я был с нею совершенно согласен. Скорее бы все закончилось. А потом я увезу своих девочек и спрячу их так далеко, что их никто и никогда не найдет. И разберусь с теми, кто заварил это дерьмо. Раз и навсегда, чтобы ни у них, ни у кого-то подобного и мысли не возникало повторить на бис.

– Пора, – кивнул Дементьев Эмме. – Все, как и договаривались. Сотню метров пройдете одна, но спецы будут рядом.

Она прикрыла глаза и, выйдя из подъезда, где у нас был развернут штаб, исчезла из поля зрения. И тут меня накрыло. Каким-то чудовищным ужасом, которого не испытывал никогда раньше. Нет, он отличался от страха за дочь, но по силе был едва ли не подобным.

– Она под присмотром? – спросил, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос.

– Да. На все сто.

А потом были минуты ожидания, которые мне самому показались часами. Я метался по душному пространству лестничной клетки, что была безликой и незнакомой, и думал лишь о том, как там Эмма. И Лисенок…

Что с ними творится? Как будет происходить обмен?

– К ней вышли. Двое. Девочка с ними. Да.

Я застыл, когда услышал эти слова. Все решалось именно в этот момент. В эти самые мгновения там, совсем неподалеку, были Алиса и Эмма… Такие беззащитные, такие хрупкие. Я вдруг понял, что оставаться и дальше в стороне попросту не смогу.

Промчавшись мимо спецов, распахнул дверь подъезда и помчался туда, где в эту самую секунду были мои девочки.

– Крамольский, стой!

Мне было пофигу на то, что кричали вслед. Я знал одно – эти люди кругом вовсе не заинтересованы в том, чтобы спасти Эмму и Лису. Нет, конечно, они делали все от них зависящее, но не чувствовали того, что чувствовал я.

Когда добежал до двора, где Эмма должна была передать деньги, увидел картину, впечатавшуюся в мой мозг на всю жизнь. Какой-то хрен держал одной рукой Алису, пока Эмма дрожащими руками передавала пакет с деньгами другому мужику.

– Папа! Папочка!

Лисенок выкрикнул эти два слова, и я понял, что нужно бросаться к ней. Ринулся к дочери, одной рукой отцепил ее от бугая, второй – рванул на себя Эмму.