Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но тут что-то случилось, и вот – я на полу автобуса, тет-а-тет с чьей-то обувью и моллюском жеваной резинки, свернувшимся в фольге. Рядом – плеер с открытой крышкой и вращающимися роликами. На полу вместе со мной – еще несколько пассажиров и бумажный пакет с апельсинами.
Наш автобус врезался в зад «мерседеса». Водитель «мерседеса» вышел из машины, встал у кабины и принялся орать на водителя шаттла. Наш водитель тоже вышел, чтобы показать, что умеет орать не хуже. Выглянув в окно, я увидела, что мы уже почти на Сентрал-сквер. Я протиснулась вперед, вылезла через водительскую дверь и пошагала к учебным корпусам.
Вскоре ледяной дождь сменился снегом, и всё вокруг сделалось красивым, приобрело новую значимость и новый смысл. Поскольку время ужина уже час как миновало, я в местном магазинчике купила йогурт и плитку шоколада. Все предметы в магазине казались сверхчеткими и ясными – стойка с газировкой, холодильные полки с йогуртом, красный огонек сканера.
На следующий день я позвонила руководителю программы и сказала, что больше не буду вести математику.
– Вы должны помнить, – ответил он, – что не все люди – студенты Гарварда. Вам нужно учиться смотреть на вещи с чужой точки зрения. Представьте, что к вам домой приходит белый привилегированный аристократ моложе вас и говорит: «Вы должны знать это, это и это, и тогда вы сможете стать частью моего общества». Вы что же – сразу доверитесь ему?
Я обдумала его слова.
– Не знаю, – сказала я, – но с общеобразовательной программой покончено. Если вам понадобится преподаватель ESL, дайте знать.
– Налаживание хорошего взаимопонимания требует времени, – сказал он.
– Я вешаю трубку, – сказала я.
Он вздохнул.
– Я свяжусь с вами по поводу ESL.
* * *
Я решила ходить со Светланой на тхэквондо. Сначала мы босиком бегали по кругу. Заброшенные лодыжки и ступни давали о себе знать. За стеклянной стеной зала располагался бассейн, где в тот момент шла тренировка по дайвингу. Как все эти люди поняли, что хотят научиться нырять со скубой?
Вместе со мной в углу стоял парень с зеленым поясом, он демонстрировал первый «туль» – серию танцеподобных движений, которые, по идее, должны защитить тебя в случае нападения. Я не могла понять, как танец может послужить защитой, если, конечно, атакующий сам им не владеет, а если владеет, то зачем ему нападать на тебя именно так?
В конце тренировки все уселись на пол смотреть, как продвинутые ученики будут по очереди разбивать деревянные доски. Доски держали два тренера – один поразительно высокий, а другой – чрезвычайно низкий. Последним вышел самый продвинутый ученик – с коричневым поясом. Высокий тренер решил, что одной доски мало, и взял еще несколько штук. Коричневый пояс ухмыльнулся, выполнил серию декоративных движений и нанес по дереву удар рукой. Ничего не случилось. Он покраснел и нанес второй удар. На третий раз послышался треск. И наконец после четвертого удара на пол посыпались щепки, стук которых сопровождался громкими выкриками поддержки. Лицо парня оставалось красным, он поклонился тренерам и сел обратно на пол.
– Тут еще пара досок, – сказал высокий тренер, обводя внимательным взглядом учеников. – Светлана, ты готова?
Светлана мельком улыбнулась ему робкой улыбкой, какой раньше я у нее никогда не замечала, и встала напротив класса, растирая ноги.
– Сейчас я выполню несколько упражнений ногой, – объявила она. При каждом ударе ее пятка попадала точно в центр доски. Она повторила это же движение еще раз и еще.
– Думаю, Светлана, ты справишься, – приговаривал тренер, пока она своей крепкой розовой пяткой молотила по центру доски.
– Теперь вы всё будете знать о моих обсессивных наклонностях, – сказала Светлана. Она отступила на шаг назад и сделала глубокий вдох. Улыбка исчезла. Ее нога, словно курок, вылетела вперед, и доска развалилась надвое.
* * *
Однажды утром по дороге на лекцию о Бальзаке я вдруг совершенно четко осознала, что этот парень, профессор, не расскажет мне ничего полезного. Несомненно, он знал множество полезных вещей, но не собирался о них говорить; он, скорее, снова поведает нам, что Бальзак изобразил Париж во всеобъемлющих деталях.
Вместо лекции я отправилась в подвал студенческой библиотеки, где хранятся правительственные документы. В других залах ноутбуком пользоваться не разрешали, поскольку остальным студентам мешает стук клавиш. Я открыла файл pinkhotel.doc[16] и начала писать.
В розовой гостинице ничего хорошего не происходило. Дело было в Токио. Одна семья остановилось там на две ночи. Отец семейства, кинорежиссер, собирался снимать документальный фильм о деревенской соловьиной ферме. Соловьиные гнезда использовались в производстве косметического крема. Проведя две ночи в Токио, отец с ассистентом отправились на ферму. Внезапно заболевшая мать не могла выехать из гостиницы, и ей с двумя дочерьми пришлось остаться там. Старшая дочь была влюблена в ассистента. Младшая же вела себя как сущая зараза. Рассказ так и назывался, «Зараза» – как бы аллюзия на «Чуму» Камю. Весьма тяжелый рассказ.
* * *
В недели, оставшиеся до зимних каникул, я совершала одинокие пробежки вдоль реки. Светлана не любила бегать по снегу, да и считала, что в темноте у речки небезопасно. Я же – в термобелье, ударостойких кроссовках и наушниках – чувствовала себя вполне изолированной и защищенной. В поле зрения, словно за стеклом, мелькали пейзажи. По одну сторону дорожки свет натриевых фонарей сверкал в полузамерзшей реке и отражался от низких облаков, а по другую – горящие пары автомобильных фар увеличивались в размерах и проносились мимо.
Однажды около одиннадцати вечера из темноты материализовался велосипед.
– Привет, Соня! – крикнул велосипедист, и только когда он исчез, я поняла, что это – Иван.
Я вернулась домой, из душевой вышла уже после полуночи, но усталости абсолютно не ощущала и чувствовала себя как в два часа дня. Высушив волосы, я вскипятила чайник и погрузила в чашку пакетик «клюквенного чая» из столовой. В комнате играла запись, которую я нашла на полке «Всё за доллар» магазина «Кристис», – скрипичный концерт Хачатуряна, дирижер Арам Хачатурян. Если внимательно прислушаться, то слышно, как кто-то покашливает – не исключено, что сам Арам Хачатурян.
Потом я читала. У Нины в кои-то веки дела налаживались, но мне всё равно не нравилось, что Леонид оказался бывшим Галининым парнем. Зачем вообще в этой истории отвергнутый бойфренд Нининой соперницы? Что это – сюжетная экономия или заявление о мироустройстве: типа, брошенные – как раз друг дружке пара?
В два часа ночи я принялась за уборку, хотя бардак в комнате был не таким уж и страшным. Из мемуаров Олега Кассини, валявшихся у меня под кроватью, я узнала, что он тоже страдал от бессонницы. Однажды ночью, пробудясь от тревожного сна, Кассини услышал, как первые строчки «Ада» Данте «металлически грохочут в подсознании: “Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу”[17]». На этих жутких словах по моим рукам пробежал холод. Я понимала, что речь идет о «кризисе среднего возраста». Но тут возникло ощущение, что мы всегда были и будем в середине нашего жизненного пути – возможно, до самой смерти.