Когда она заходила в барак – нарядная, свежая, душистая, молодая, – ей казалось, что она снова попала в преисподнюю. Быстро проскакивала в их с матерью комнату и плотно закрывала дверь – дышать этим, нюхать это и слышать было невыносимо.

Мать радовалась ей и тут же принималась плакать. Садилась рядом, любовалась дочкой и все норовила к ней прикоснуться – к такой красивой, ароматной, неземной.

Однажды осмелилась.

– Доченька! А замуж-то не предлагают? Годы же ведь! – робко добавила мать. – Ребеночка бы надо!

Милочка дернулась:

– Когда предложат, доложу, не беспокойся!

Про ребеночка пропустила – что здесь ответить?

Только спустя минуту добавила:

– Ты, мам, мне такой судьбы не желай – замуж, ребеночек. У меня будет все по-другому, поняла? Совсем по-другому! Я не хочу прожить жизнь так, как все. Как ты, например!

– А как? – тихо спросила мать. – По-другому ведь не бывает! Для женской-то доли? Все ведь одинаково, Мил! Ну или почти…

– Нет, мама! – недобро рассмеялась дочь. – Совсем не у всех одинаково, ты мне поверь! Да и потом, с твоим ли опытом мне что-то советовать? Знаешь, что для меня самое страшное? – Милочка замолчала и посмотрела на мать. – Прожить свою жизнь так, как ты прожила свою.

Свершилось! Под Новый год, тридцать первого, Парвиз заявился к ней с утра – торжественно-нарядный, в шикарном темно-синем костюме с искрой, в белоснежной рубашке и в галстуке. В руках, как всегда, роскошный букет белых роз. Сели на кухне, Милочка приготовила кофе. Кофе приносил тоже он – ароматный и маслянистый, с родины, здесь такого нет. Милочка молола его в ручной мельнице черт-те какого года – облезшей, с почерневшей от времени деревянной ручкой. Она называла ее шарманкой. Но электрических кофемолок Парвиз Патруди не признавал. Милочке же все это казалось полной глупостью – какие-то капризы. Какая разница? Но он тут же чувствовал, что кофе, который любил крепким, черного цвета и только без сахара, приготовлен не так, как положено, и уличал ее во лжи.

Мила видела, с какой брезгливостью скользит его взгляд по стенам с выцветшими обоями, по потолку в желтых разводах и пятнах. По старому, «бабкиному» буфету, в котором хранилась посуда. По тусклому линолеуму с разошедшимися швами, по мутному копеечному плафону со следами «стоянки» мух – Маринкиной квартире уже давно был нужен ремонт. Ни разу он не поел у нее. Наверное, есть из щербатой посуды и пить из граненых стаканов ему казалось кощунством.

Наконец кофе был выпит, и Милочка осведомилась, к какому времени ей надо быть готовой. Предстояло еще заглянуть в парикмахерскую – правда, совсем недалеко, в двух кварталах.

– Подбросишь меня? – спросила она, споласкивая кофейную чашку.

– Подожди, – хрипло ответил Парвиз. В голосе его звучало волнение.

Привстав, он достал из кармана пиджака маленькую бархатную коробочку.

– Мила! – На его лице читалось волнение. – Мила! – повторил он (ей всегда слышалось «Милля» – словно в ее коротком имени было два «л»).

Она присела на стул напротив, подперла лицо рукой и кивнула:

– Ну что? Что-то случилось?

– Да нет, все нормально! – И он улыбнулся. – Просто… я не каждый день делаю женщине предложение!

Милочка вскинула тонкие брови:

– Это ты… Мне?

Он кашлянул, обвел глазами кухню и отшутился:

– Мне кажется, мы здесь вдвоем! Или я кого-то не заметил?

Неловкость и волнение отступили, они рассмеялись.

В тот же вечер в ресторане «Метрополь» Парвиз Патруди представил гостям свою невесту – Людмилу Иванову. Милочку. Обалдевшие гости переглядывались, растерянно разглядывали жениха и невесту и только спустя пару минут радостно, оживленно и дружно загудели, поздравляя молодых с прекрасным событием.

Милочка в тот вечер была ослепительно хороша, а на ее тонком пальчике игриво поблескивал крупный бриллиант.

Пару дней Москва обсуждала это событие – охомутать Парвиза? Ну и ловка эта девица! Подумаешь, какая-то манекенщица! Кажется, из деревни? А ведь какие у него были женщины! Достаточно вспомнить и Таню Д., диктора Центрального телевидения, и Аллочку М. – прелестную Аллочку, чудную, нежную балеринку, своим детским, наивным взглядом наповал сражающую бывалых мужиков, словно снайперская винтовка с дальним прицелом. Была еще Лея – рыжая красавица каких мало – известная «ловушка», опасный капкан для богатых и сильных мира сего – из цепких ручек Леи выскользнуть было не просто. Но Парвиз Патруди не поддался. Завидный, холостой, богатый и щедрый жених, он, словно уж, ускользал ловко и быстро, едва почуяв опасность, умудряясь не испортить отношения ни с одной из любовниц. Восточная хитрость!

А тут эта Мила… Нет, хороша, кто бы спорил. Всем хороша. Но все равно как-то странно… Были у него женщины и поярче, и позначительнее.

Потрепались, обсудили и забыли – у всех своя жизнь, всем надо устраиваться. А когда вспоминали, то говорили одно и то же: «Повезло! Увезет ее Парвизик за темные леса и высокие горы, увезет в свой дворец в Бейрут, и будет эта манекенщица облизывать сладкие от рахат-лукума пальцы, командовать прислугой и кувыркаться в бассейне. А вышколенные официанты станут подносить ей холодный апельсиновый сок».

* * *

Свадьбу сыграли в апреле – как ни странно, не шумную и не шикарную. Нет, ресторан, разумеется, был. И платье невесты – чудесное, из серого шелка. Конечно же из Парижа.

А народу на свадьбе было немного, самые близкие. От жениха – двое коллег-дипломатов с немолодыми, но роскошными и очень ухоженными женами, с явными следами былой красоты. Женщины смотрели на невесту слегка недоуменно, но вполне доброжелательно. Однако возраст есть возраст. К концу вечера у восточных красавиц подтекла дорогая косметика, обнажив все «прелести» возраста. Дамы быстро, на глазах, теряли свой блеск.

– Арабки рано стареют, – вздохнул Парвиз. – Уже к сорока ничего не остается от их красоты, увы. Генетика, климат.

Прибыл и друг юности, прилетевший из Сан-Франциско. Парвиз мимоходом бросил невесте:

– Фархадик? Мы вместе ходили в лицей.

Видя Милочкины глаза, удивился:

– А что здесь такого?

Друг детства был сдержан и скромен – черный костюм, белая рубашка. Ел мало, говорил еще меньше. Иногда улыбался, когда Парвиз переводил ему с русского. Сделал комплимент невесте – шаблонный и короткий:

– Красавица, понимаю своего друга, желаю вам счастья и много детей.

Подарка, кроме букета, не преподнес.

Милочка удивилась и тихо спросила у мужа. Парвиз рассмеялся:

– Подарок? Конечно! Только зачем приносить его в ресторан? В конверте? Нет, что ты! У нас так не принято! Просто перевел деньги на счет. Тебе интересно сколько? – И он назвал сумму. – Мой лучший друг из очень известной семьи, древнего старинного рода, предок его, Марун Канаан, был известным политическим деятелем. В Джеззине остался и его замок – потомки Маруна живут там по сей день. Будем в Ливане, обязательно съездим туда!