Он тогда не понимал прелести Патриарших, а значит, и Трехпрудного, равно как и Коктебельского залива. Мать не вняла сыну. Она слушала себя.

Макс первый раз попал в Коктебель в 1893 году — ему шел шестнадцатый год, Марине — первый годик жизни.

Там у гражданского мужа П. П. фон Теша живет Елена Оттобальдовна, гимназист Макс учится в Феодосии. Жизнь течет, происходит всякое, очень большое и разное. У кромки Коктебельского залива исподволь вырастают два двухэтажных дома, принадлежащих матери и сыну. Объемы домов соответствовали ей и ему. Она небольшая, он большой.

Впрочем, Иван Бунин в своем портрете Макса Волошина упирает на маленькие руки-ноги и общую невысокость. Вольному воля. Это принцип Волошина.

Носитель холщового хитона и сандалий, древний грек в его лице мог протеистически легко обернуться кем-то вроде феодосийского грузчика — не переодеваясь. Это зависело от зрения очевидца.

Марина уже знала Крым, но то был Крым другой — южный, роскошный, кипарисовый, курортно-отстроенно-белоснежный, с татарской подоплекой. На пустынном берегу Волошина возрос Крым инакий — Киммерия.

Невидимый град, в сущности.

Волошин полагал, что в имени Крым татары отатарили древнее имя Киммерии.

У Гомера есть соответствующая строка про «киммери-ан печальную область». Это память тысячелетий и память Вячеслава Иванова, подсказавшего Максу имя страны, в историческом тумане найденной Волошиным.

Не углубляясь в клубок старых, сугубо личных страстей времен истлевших, воспроизведем известный отзыв Вячеслава Иванова (Аполлон. 1910. № 7) о первой книге Максимилиана Волошина «Стихотворения. 1900–1910»:

Не правда ли, это — изысканная зуботычина? В Серебряном веке умели в парчу дифирамба заворачивать кирпич.

В том же духе вещает другой сподвижник-благожелатель — Брюсов (Русская мысль. 1910. № 5): «Стихи М. Волошина не столько признания души, сколько создания искусства… Книга стихов М. Волошина до некоторой степени напоминает собрание редкостей, сделанное любовно просвещенным любителем, знатоком, с хорошим, развитым вкусом…»

Никто из симпатизантов Волошина не различил в нем масштаб Волошина. Того, кем он станет в близком будущем. Брюсов, расхаживая по волошинскому берегу в 1924-м, не знал, что уже написана «Русь гулящая»?

Знал наверняка. В этом несчастном году — умер Брюсов — неслышно прозвучал и растянутый во времени момент рождения самого Макса. Огромного поэта.

В одном из писем жене, с ним быстро расставшейся, Маргарите Сабашниковой в октябре 1910-го Макс говорит: «Все, что кругом, — бесконечно грустно. Я остался один сам с собой в глубоком одиночестве…» В глухом смятении Макс убегал из столиц. Ему, «просвещенному любителю», советовали «петь, как птица». Требовался некий отдых.

Вот уж чего не было у Волошина — курорта. Тут питьевую воду и отходы возили на возах. Тут никто никому не платил (почти). Тут ходили босиком или в чувяках. В хламидах и шароварах. Тут жили обормоты. Водили музы первый хоровод? Хоровод обормотов. Танцуют все. Едят лапшу, пьют ситро, чай и кофе, берут у татар виноград, черешню и абрикосы. Словцо «обормоты» применительно к ним придумал граф Алексей Толстой, по кличке Алехан, при сем присутствовавший.

Во главе оравы стояла крепкотелая седая дама не слишком преклонных лет в шитом серебром кафтане, татарских шароварах и сафьяновых сапожках, наследовавшая и сочетавшая две древнечерноморские ипостаси: от амазонок — непреклонность, от готов — профиль Гёте. Поистине — Пра (прародительница).

Макс был ее флигель-адъютантом или, в лучшем случае, министром двора. Правда, порой он разговаривал с ней, как с ребенком.

Когда на берегу будет возведен деревянный кафе-сарай «Бубны» (от пословицы «Славны бубны за горами»), среди других настенных карикатур и стихов будет намалеван распатланный толстяк в оранжевом хитоне:

Первое впечатление от Сережи Эфрона было зафиксировано Мариной в февральском письме ему 1923 года: «Ведь было же 5-ое мая 1911 г. — солнечный день — когда я впервые на скамейке у моря увидела Вас. Вы сидели рядом с Лилей, в белой рубашке. Я, взглянув, обмерла: Ну, можно ли быть таким прекрасным? Когда взглянешь на такого — стыдно ходить по земле!».

Познакомились, стали прогуливаться наедине и компанией. Рыскали по пляжу, рыли гальку, искали, находили, исследовали на просвет — там было много (полудрагоценного: сердолики, агаты, халцедоны, опалы, яшма, хризопразы — то, для чего было изобретено ими слово «фернампиксы». Она загадала: если он найдет сердолик, они будут вместе навсегда. Он нашел сердолик. Марина уверяла: генуэзскую сердоликовую бусу.

В ту весну на ее голове внезапно появились кудри, светлые, короткие, после стрижки наголо.

По странно многозначительному стечению обстоятельств его инициалы совпадали с первой любовью матери Марины — С. Э., а в гимназии он пять лет учился — Поливановской, то есть той, которую окончили Брюсов и Белый, где учился Волошин, где директором был отец Эллиса Лев Иванович Поливанов (Кобылинский — фамилия отчима).