– А я тебя сейчас введу в курс дела, – пообещала Матвей, но в этот момент зазвонил ее сотовый. Она взяла трубку, стала слушать, что ей говорят.

Элиза что-то вякнула, но Рената жестом велела ей замолчать. Та улеглась на лавочку и закрыла глаза. Остальные тоже не мешали. Но вглядывались в лицо Ренаты и поражались тому, как оно меняется. Несколько минут назад было красивым, правильным, то сердитым, то взволнованным, то нетерпеливым… Теперь же… Оно превратилось в маску, но незастывшую. Ленка сравнила бы ее с силиконовой. Но очень подвижной, анатомической. Через нее проступило истинное лицо Ольги Матвеевой, быдло-пацанки, грозы их детского дома.

– Что случилось? – спросила она у Матвея, когда та закончила разговор.

– Звонила дочь Алки Катюша. Мелкая пропала. Пошла в магазин за острыми чипсами и не вернулась.

– Мало ли, куда зашла по пути…

– Она отсутствует уже полтора часа. Телефон остался дома. Но страшно не это… – Матвей провела по лицу руками, будто возвращая себе образ Ренаты. – На коврике возле квартиры Катя нашла фигурку олимпийского мишки!

Часть вторая

Прошлое

Элиза ненавидела музыку! А все потому, что ее заставляли ею заниматься.

Семья решила, что девочка с абсолютным слухом и прекрасными генами обязана освоить хотя бы один инструмент. Дед играл на пяти, отец на трех, даже мама, танцовщица, бренчала на гитаре. Элиза тоже делала это в детстве, чтобы угодить ей. И на дедушкином рояле уже в четыре года могла наигрывать мелодии. Она родилась одаренной. Если б захотела, освоила бы все клавишные, струнные и даже ударные, к которым в семье Райских относились с предубеждением.

Вообще-то они были Райшманы. Немецкие евреи. Но дедушка вовремя поменял фамилию в свое имя, был Изикилом, стал Ильей. Сына назвал Леонидом. Получился Леонид Ильич, но не Брежнев, а Райский. Оба были внешне похожи скорее на немцев, нежели на иудеев. Дед в молодости смахивал на истинного арийца с агитационных плакатов Третьего рейха. Это и подтолкнуло его к смене фамилии.

Элиза, русская по матери, родилась точной копией своей прабабушки Эсфирь. Рыжая, кудрявая, горбоносая, она сильно отличалась ото всех членов своей красивой семьи. И чтоб еще больше подчеркнуть ее непохожесть, Господь «наградил» девочку гетерохромией. Кто-то считал ее особенность изюминкой, а Элиза уродством. Она стеснялась своих разноцветных глаз и мечтала о том, как купит себе коричневые линзы, когда вырастет. А еще сделает ринопластику и выбелит веснушки. Природный цвет волос, медный, ее устраивал, ведь в такой красилась мама.

Та бросила семью, когда Элиза училась в первом классе. Но ее роман с художником начался еще до замужества. Паскаль тогда был еще никому не известным, бедным, попивающим пареньком с манией величия. Связывать судьбу с таким рискованно. Шансов на то, что выстрелит, ничтожно мало. А ей уже двадцать четыре, на пятки наступают более молодые танцовщицы. До пенсии рукой подать. И тут подворачивается барышне Леня Райский, не гений, но не без способностей. А главное, со связями и квартирой в центре. И он без ума от нее!

Поженились. Родили дочку. Но душа новоиспеченной гражданки Райской рвалась к Паскалю. И она, наплевав на приличия, стала встречаться с ним. Официально, как Муза. Но все понимали, каким образом та художника вдохновляет… Все, кроме Леонида. Он считал супругу святой. И любил ее с каждым годом все сильнее. Чем холоднее она с ним, тем жарче пожар в сердце рогоносца.

Леонид готов был простить измену. И ждал, что жена вернется. Не к нему, так к дочери. Но Музе было плевать и на нее, и на бывшего. Она осела с любимым в Париже, не писала, не звонила, а послания, переданные через знакомых, бывающих во Франции, игнорировала.

Отец, поняв, что потерял любимую навсегда, впервые запил. В семье Райских алкоголь употребляли умеренно и лишь по праздникам, поэтому дедушка не сразу поверил тому, что его сын потерял работу из-за систематических срывов репетиций и одного позорного падения на концерте. Думал, Леню подсиживают. Ходил ругаться с руководством театра. Не помогло. Но дед Леню приструнил – закодировал. Тот сразу пошел по бабам. Вытряхивал, можно сказать, из себя боль, коль залить ее не получилось.

Элиза тогда уже формировалась как женщина. Ранней оказалась, как и прабабушка Эсфирь, в пятнадцать родившая первенца. Ее психика ломалась, менялось тело, возникали новые ощущения, страхи, комплексы, но переживать это приходилось в одиночестве. Она была бы рада мачехе. Надеялась, что отец приведет какую-нибудь добрую женщину в дом, коль бабушки давно в живых нет. Она ее и не знала – та ушла до внучкиного рождения. Но Леонид не заводил серьезных отношений. Хватит их с него! Он гулял, работал уже в заштатном театре, много себя жалел, ругался с отцом из-за Элизы.

Дед не хотел, чтобы Леня принуждал ее к занятиям музыкой. Видел, девочка не хочет этого. И сын вставал на дыбы:

– Ты меня муштровал с юных лет! Заставлял просиживать у рояля часами…

– Если бы я этого не делал, чем бы ты занимался?

– Мало ли… В футбол играл, например!

– Не играл бы. Ты попросил сделать тебе освобождение от физкультуры.

– Зато я хорошо решал задачи. Могли бы развивать меня как математика. Или физика.

– И кем бы ты стал? Ученым? На это у тебя не хватило бы таланта. А я ничем бы тебе не помог. Но как музыканту – да. Я сделал все возможное. Элизе же ни я, ни ты не поспособствуем. Она одаренная девочка, но не гений. Пусть выбирает сама, чем хочет заниматься.

Но Леонид к доводам отца не прислушивался. Он муштровал Элизу, как когда-то его отец. Он как будто мстил ей за то, что жена не осталась в семье даже ради дочери. Мужей бросают постоянно, детей в редких случаях.

Дед начал сильно хворать, больше жил по больницам, чем дома. Некому было за Элизу заступиться. Она могла бы