Что же касается её общения с окружающими, то близко она к себе никого не подпускала, душу ни перед кем не раскрывала – в разговорах ограничивалась общими фразами, больше интересовалась собеседником – тут всё волновало её: и пьющий муж, и неустроенные дети, и начальник-самодур, и расстройства со сном и неполадки со стулом. Стоит, головой кивает понимающе – смотришь, и глаза у неё слезами наполнились из сострадания и сопереживания – ещё мгновение, и тяжёлая капля быстро скатится по её щеке, исчезнув где-то в нашейном платке. И от переполнившей её сердце боли при виде страданий ближнего, обнимет она этого самого ближнего, к груди прижмёт, по спине утешительно похлопает... «Ах, какой человек, эта Анфиса Распекаева! – думают о ней все, с кем она имела хоть раз в жизни даже мимолётный, короткий разговор, – золото, а не человек! Наидобрейшей души девушка!» И самому после общения с ней легко так становится, спокойно, будто камень, что лежал на сердце долгие годы, упал, исчез, растворился в кипятке, словно вовсе и не камень то был, а кусок сахара.

Такова в общих чертах наша героиня – не просто приятная дама, а дама приятная во всех отношениях.

Однако ж мы снова задержались! Вперёд, вперёд! Вместе с приятной во всех отношениях дамой в город N, искать жениха – человека наидостойнейшего: честного, щедрого, простодушного и бескорыстного, богатого настолько, что ему и в голову не может закрасться такая нелепая и скверная мыслишка, как раздел Анфисиного имущества после развода, имущества, доставшегося ей в наследство от тётушки – Варвары Михайловны Яблочкиной.

Новенькая серебристая «Нексия» проскочила вывеску с названием города N и, значительно сбавив скорость, въехала на странную улицу, по одной стороне которой стояли кособокие, занесённые снегом до окон, тёмно-серые, почти чёрные деревянные домики, а по другой вилась, уходя вдаль, неприглядная кирпичная стена с глубокими выбоинами. Стоило только машине свернуть с трассы и очутиться на территории города, как она запрыгала, заскакала по разухабистой, занесённой февральскими метелями дороге, взвизгнул пару раз, остановился, зарычал и с усилием двинулся дальше. Две бабы, похожие друг на друга как две капли воды (их можно было различить лишь по валенкам – у одной белые, у другой чёрные), неопределённого возраста, в телогрейках и цветастых платках, что гремели вёдрами у колодца, увидев автомобиль, греметь моментально прекратили, затаились, с нескрываемым любопытством наблюдая, как стальной зверь пытается преодолеть их энские непролазные заносы.

– Далеко не уедут, сейчас на углу и застрянут! – сказала одна.

– А можт, до конца стены доберутся, но не дальше. Там такой сугробище! – не объехать!

– Не-е, до сугроба не доберутся – кишка тонка. До угла только!

– Надо в объезд было – по эрской дороге!

– Ну, да это ж совсем с другой стороны! Это ж не из Москвы, а из города R нужно было ехать! – возмущённо прокричала та, что щеголяла в белых валенках.

– О том и говорю! Зимой к нам удобнее ехать из города R, а весной, опосля того как сугроб растает, да вода высохнет – из Москвы, – со знанием дела изрекла та, которая была в чёрных валенках, после чего обе они кинулись к дверце колодца и, распахнув её, чуть было не полетели вниз.

«Нексия» остановилась в двадцати метрах от них, бабы отпрянули от колодца и замерли, разинув рты, наблюдая, как из авто вылезла тучная девица в искусственной шубе приглушённо-лимонного цвета и ядовито-розовой шапке. Девица бежала к ним, лихо перепрыгивая через сугробы, размахивая руками, как ветряная мельница:

– Тётеньки! Тётеньки! Скажите, как нам к гостинице подъехать! – кричала она издалека во всю глотку.

– А до гостиницы тут никак не доедешь, потому что впереди будет огромный сугроб!..

– Ей-ей! – кивая со всей серьёзностью, подтвердила слова товарки тётка в белых валенках, – ну чисто Китайская стена, а не сугроб!

– Эт-то к-как же? К-к? – Девица в розовой шапке от волнения и навалившейся на неё паники не могла и слова вымолвить: правая щека её неожиданно задёргалась, ходуном заходила.

– Да чо это тебя так затрясло? Поворачивай обратно, а как выедешь на шоссе, километр проедешь и прямёхонько вкатишься в город с другой стороны.

– Со стороны города R. Три раза повернёшь налево, два раза направо, церковь минуешь, ещё поворот налево и окажешься аккурат нос к носу с самим отелем «Энские чертоги».

Девица тупо посмотрела на неё и, натянув на уши свою ядовито-розовую, в катышках шапку, сказала скороговоркой:

– Три раза направо, два раза налево. Три раза направо, два раза налево. Ага, ага! Понятно! – и кинулась к машине, повторяя одно и то же, чтобы из головы не вылетело.

– Во чумичка!

– Всё перепутала! – хихикнули бабы и снова, как по команде, не желая уступать друг другу, кинулись к раскрытой дверце колодца, гремя вёдрами на всю улицу.

Анфиса с компаньонкой ещё долго катались вокруг города, поворачивая то налево, то направо. На улице уже наступили густые сумерки, а они всё плутали, натыкаясь то на гигантские сугробы, то на кирпичные стены.

Ничто не ёкнуло в сердце нашей героини, которая проделала немалый путь, чтобы оказаться в непосредственной близости к городу N, несмотря на то что здесь были её корни по материнской линии – именно отсюда полвека тому назад приехали в Москву её родительница (почившая преждевременно так глупо и нелепо) и тётка. Не ощутила Фиса ничего близкого, кровного в окрестностях N, подумала лишь: «И что это за город такой дурацкий, в который никак попасть невозможно! Как тут жениха найти?!» Подумала и тут же, закрыв глаза, задремала. И привиделся ей странный, неприятный сон. Приснилась ни с того ни с сего ей вдруг Наталья Егоровна. Стоит она возле тёткиной кровати в обычном своём широком псиво-коричневом платье, держит в руке связку ключей и хохочет прямо Анфисе в лицо, приговаривая:

– Всё равно все ключи у меня. От всех комнат, шкафов и ларчиков!

И такой реальной Уткина показалась Анфисе, что она приняла её за действительность, а часовое катание вокруг города N за кошмарный сон.

– Ну-ка, давай сюда ключи, сектантка поганая! – возмутилась Анфиса во сне, но сектантка ключи отдавать и не думала, а провела, словно волшебница, рукой по воздуху над кроватью, и на постели вдруг нарисовалась Варвара Михайловна Яблочкина как живая – лежит и тоже хохочет. Анфиса поразилась – ржёт-то тётка и впрямь словно при жизни, во всю глотку заливается. – Давай сюда ключи, а сама иди, откуда пришла! – вне себя прокричала Распекаева.

– Дулю тебе, а не ключи! – серьёзно так заявила Варвара Михайловна, будто и не смеялась вовсе до этого. Уткина сорвалась с места и забегала по комнате, бренча связкой, дразня Анфису, а тётка (о, ужас!) встала с кровати, забыв про свою сломанную ногу, и грудью вытолкнула племянницу из шикарной трёхкомнатной квартиры с двумя туалетами. Выпихнув Анфису на лестницу, она со всей силой захлопнула у неё перед носом дверь. От этого звука героиня наша проснулась в холодном поту и, ещё не отойдя от жуткого сна, прошептала вне себя: