Фрида была ошеломлена переменой в его лице: оно просияло.

— И ты этому радуешься? Как ты можешь упрекать ее за то, что она заставляет тебя расплачиваться за заблуждение, которое ты сам же вызвал? Неужели можешь быть столь мстительным и мучить ее?

— Ах ты шестнадцатилетняя мудрость! — воскликнул Густав, заливаясь смехом. — Ты хочешь взять свою подругу под защиту от меня... От меня!.. Правда, ты слишком умна для своих лет, моя маленькая Фрида, но в подобных вещах решительно ничего не понимаешь, да это вовсе и не нужно. Ты можешь спокойно подождать с наукой любви еще пару годков. Но говори же! Когда плакала Джесси? Откуда ты знаешь, что ее слезы были из-за меня? Да говори же! Ты видишь, я сгораю от нетерпения!

Лицо Густава выражало крайнее напряжение, и он читал слова девушки буквально по ее губам. Фрида, по-видимому, и на самом деле ничего не понимала в «подобных вещах», ибо все еще смотрела на Густава с огромным изумлением. Однако, уступив его настояниям, она начала говорить:

— Недавно Джесси с укором задала мне вопрос, неужели я действительно рискну доверить свое будущее такому бессердечному эгоисту, как ты? Я стала защищать тебя, правда, достаточно неловко, так как не смела ничего выдать и должна была молчаливо выслушивать каждый упрек тебе.

— Ну, дальше! — задыхаясь, торопил ее Густав. — Дальше!..

— И вот во время нашего разговора Джесси внезапно разразилась слезами и воскликнула: «Ты слепа, Фрида, ты рада обманываться, а я хочу, чтобы ты была счастлива! Ты не знаешь, как мне тяжело так унижать перед тобой этого человека, и Бог весть, сколько бы я дала за то, чтобы он представился и мне таким же чистым и стоял так же высоко, как в твоих глазах!» Сказав это, она убежала и заперлась в своей комнате. Но я знаю, что она там проплакала несколько часов.

— Это ни с чем не сравнимое, дивное известие! — в восхищении воскликнул Густав. — Ты даже представить себе не можешь, какая ты умница, что заметила это! Поди сюда, в награду я должен поцеловать тебя! — Обняв девушку, он сердечно поцеловал ее в обе щеки.

Какая-то тень упала на вход в беседку — там стоял Франц Зандов; он вернулся за своей записной книжкой и стал свидетелем этой сцены. Одно мгновение он стоял неподвижно и молча, но затем подошел ближе и возмущенно воскликнул:

— Густав!.. Мисс Пальм!..

Фрида испуганно вздрогнула. Густав тоже побледнел и выпустил ее из дружеских объятий. Катастрофа, которую он во что бы то ни стало хотел отдалить, надвинулась, стала неотвратимой, это он сразу почувствовал. Теперь необходимо было с достоинством встретить ее.

— Что здесь такое происходит? — спросил Франц Зандов, меряя брата гневным взором. — Как ты смеешь так приближаться к юной девушке, находящейся под покровительством моего дома? И вы, мисс Пальм? Как вы могли дозволить подобное обращение? Может быть, это случилось с вашего согласия? Видимо, между вами установились слишком доверительные отношения.

Фрида ничего не ответила на этот брошенный ей несправедливый упрек. Она глядела на Густава, словно ожидая от него защиты. А он уже овладел собой и, подойдя к брату, примиряюще произнес:

— Выслушай меня, брат! Ты заблуждаешься... я все объясню тебе...

— Мне не нужно никаких объяснений, — перебил его Франц Зандов. — Я сам видел то, что ты позволил себе, и, надеюсь, ты не попытаешься оспаривать свидетельство моих собственных глаз. Я всегда считал тебя человеком легкомысленным, но не настолько бесчестным, чтобы здесь, почти на глазах у Джесси, обещанной тебе невесты...

— Франц, прошу тебя, замолчи, пока не поздно! — Густав так внезапно и резко вмешался в речь брата, что тот, несмотря на весь свой гнев, сразу замолк. — Я не позволю тебе говорить мне подобные вещи, так далеко не простирается мое самопожертвование. Фрида, поди сюда! Ты видишь, мы обязаны открыться! Он должен узнать правду!

Фрида повиновалась, она подошла к нему и, словно защищая, положила руку ему на плечо. Франц Зандов, ничего не понимая, переводил взгляд с брата на девушку. Происходившее казалось ему дурным сном, ибо он не имел ни малейшего представления об истинном положении вещей.

— Ты несправедливо упрекаешь меня, — продолжал Густав. — Неправ ты также и по отношению к Фриде. Если я поцеловал ее, то она имела на это право. Ведь она с самой ранней юности находится под моим покровительством. Все отталкивали это бедное покинутое дитя — все те, кто должен был оказывать ей и защиту, и любовь. Я был единственным человеком, не отвернувшимся от нее по праву родства. И теперь я думаю, что имею право дружески обнять ее.

Было поразительно, какой глубокой серьезностью звучал теперь голос этого, казалось, легкомысленного насмешника. Франц Зандов уже при первых словах отступил назад, словно ужаснувшись какого-то предчувствия. Краска сбежала с его лица, оно становилось все бледнее и бледнее, и, устремив пристальный взгляд на Фриду, он беззвучно и почти механически повторил:

— Твое родственное право? Что... что это значит?

Густав поднял голову девушки, прислоненную к его плечу, и, повернув лицом к брату, произнес:

— Если ты не догадываешься ни о чем, то прочти по этому лицу, может быть, тогда тебе станет ясно, к кому относится то сходство, которое ты искал в нем. Правда, я виноват, потому что обманул тебя. Но я вынужден был так поступить, так как ты отклонял всякую возможность соглашения с тобой. Тогда я ухватился за последнее средство и сам привез Фриду сюда. Я надеялся, что в тебе постепенно разовьется чувство, которое опять согрело бы полузамерзшее сердце; я рассчитывал, что мне удастся в конце концов заронить в тебе мысль, что та посторонняя девушка, к которой тебя так властно влекло, имеет право на твою любовь. Увы! Этого не случилось, все раскрылось внезапно, неожиданно. Но посмотри на эти черты, ведь они — твои! Ты долгие годы страдал от тяжелого, мрачного безумия и заставил ни в чем не повинное дитя искупать прегрешения своей матери. Ну, так пробудись же наконец от своего безумия, открой объятия... своему единственному, своему отвергнутому ребенку!

За этими словами наступила долгая, тяжелая пауза. Франц Зандов пошатнулся; казалось, что он упадет, но он остался стоять. Его лицо страшно подергивалось, из груди со стоном вылетало порывистое дыхание, но он не сказал ни слова.

— Фрида! — мягко произнес Густав. — Пойди к своему отцу!.. Видишь, он ждет этого...

Он подтолкнул девушку вперед и намеревался подвести к своему брату, но к тому внезапно вернулся дар речи. Сделав движение, словно желая оттолкнуть от себя приближавшуюся к нему девушку, он глухо и отстраненно сказал:

— Назад! Так легко вам еще не дастся победа. Теперь я насквозь вижу вашу игру. Вы написали финал этого фарса.

Фрида вздрогнула; она высвободилась из рук своего защитника и медленно стала отходить назад, к дальнему краю беседки.

— Фарса? — оскорбился Густав. — Франц, как можешь ты так говорить в подобный момент?

— А разве нет? — разразился Зандов-старший. — Как еще назвать ту пошлую скоморошью игру, которую ты инсценировал за моей спиной? Значит, в течение нескольких недель я окружен был в своем доме ложью и обманом? Наверняка и Джесси вовлекли в обман — ведь без ее согласия все это было бы невозможно провернуть! Все вы составили заговор против меня! Ты... — Он обернулся к Фриде, словно желая именно на нее излить весь свой гнев. Но в тот же момент, когда Франц встретился с глазами девушки, жестокие слова замерли на его устах. Он помолчал несколько секунд, а затем продолжал с горьким презрением: