— Ты устроилась?

Пока их не было, миссис Пелл убралась в этой комнате, теперь здесь все сверкало чистотой и пахло свежими цветами.

— Да, все хорошо.

— А это тот дневник?

— Да.

Синтия инстинктивно вцепилась в него, желая спрятать подальше.

— Такой маленький. — Ник сделал еще шаг и оказался почти рядом с ее плечом. — А это чертеж местности?

У Синтии замерло сердце. Ее рисунок не был предназначен для постороннего глаза, только для нее.

— Предлагаю детально изучить его, но полагаю, что это бессмысленное занятие. Сколько лет было твоему дядюшке в то время? Восемь или девять?

Синтия посмотрела на рисунок. Восемь лет? Какая невоспитанность…

Ник потянулся за бумагой, и Синтия схватила дневник, набросок и сунула их в ящик стола.

— Ему было одиннадцать.

— Слишком молод для художника.

— Ты можешь поставить чашку здесь. Спасибо.

Ланкастер прижал чашку к груди, когда Синтия протянула к ней руку.

— У меня в комнате есть хлеб. Присоединишься ко мне?

— Я очень устала.

Синтия подняла голову и увидела, что Ник смотрит на нее умоляющим взглядом.

— Ну, пожалуйста, пойдем. — Он улыбнулся. — У меня есть вино.

Было похоже, что он избавился от настроения, нахлынувшего на него на побережье. Он снова стал прежним Николасом, и сопротивление было бесполезным.

— Ну, хорошо. У тебя есть вино, а я хочу вина. Поэтому у меня нет причины отказываться.

Синтия прошла за ним следом в комнату, в ту комнату, где она спала прошлой ночью, и внимательно осмотрелась, как будто его вещи могли что-то рассказать о нем.

Таз, от которого все еще шел слабый пар в прохладной комнате. Полотенце, которым он вытирал лицо и шею. Тщательно убранная кровать, на которой не осталось следов ее пребывания. Два бокала для вина на столике, подвинутом ближе к огню, один пустой, а второй — с каплями вина на дне.

— Садись, ты ведь устала, — пригласил Ник.

Синтия заметила, что у него по краснел и уголки глаз.

— Ты тоже устал.

И словно в подтверждение ее слов он опустился на стул сразу, как только села Синтия.

— Признаюсь, что не очень хорошо спал сегодня. Мистические открытия, знаешь ли.

— Допускаю, — улыбнулась она в ответ.

Ну вот, Ник уже заставил ее улыбнуться.

Ланкастер наполнил бокалы вином, и они приступили к трапезе. От горячего супа внутри разлилось приятное тепло. Молчание, царившее в комнате, было всто раз комфортнее той тишины, в которой они работали несколько часов назад. Когда Ник потянулся за хлебом, внимание Синтии привлекли его пальцы.

Они были длинными и грубоватыми, не такими изысканными, как все остальное в нем. Эти пальцы с хрустом разломили поджаристую булку. В свете камина виднелись золотистые волоски, покрывавшие его кожу. Когда он потянулся через стол, чтобы положить половинку хлеба на ее тарелку, проявился рельеф мышц. Эти крупные пальцы прикасались сегодня к ней, гладили, удерживали ее.

— Спасибо, — только и сумела произнести Синтия.

— Не за что, — тихо ответил он.

Их взгляды встретились. Читает ли он ее мысли? Разделяет ли их? Но его улыбка была чистой и лишенной всяческого намека на флирт.

Сознание вины превратило теплый суп у нее в желудке в раскаленный уголь. Ник принадлежит другой женщине.

— Как поживает твоя семья? — неожиданно громко поинтересовалась Синтия.

— Хорошо.

Ланкастер ни слова к этому не добавил.

— Я очень сожалела, когда узнала о твоем отце. Он был хорошим добрым человеком.

На его лице промелькнула улыбка.

— Да, он был замечательным человеком.

Ник взял свой бокал и отодвинул полупустую тарелку. Через несколько секунд его бокал был пуст, и он снова наполнил его до краев.

— Добрым, — добавил он с кривоватой улыбкой.

— Наверное, ты скучаешь по нему.

— Думаю, да. Это было очень давно.

Давно? Его отец умер всего лишь два года назад. Она откусила хлеба, чтобы скрыть свое изумление. Он всегда был так близок к отцу, такому же теплому и дружелюбному человеку, как и сам Ник. Видимо, из-за скорби эти два года показались ему целой вечностью.

Но Ник смотрел куда-то в пространство, как будто боль потери давно притупилась. Это было очень давно.

Он выпил еще один бокал вина. Смущение девушки усилилось.

— Разве ты не голоден?

— Я хочу еще раз извиниться. — Ланкастер поставил бокал и наклонился вперед. — За то, что произошло раньше. За все.

— Все в порядке.

— Нет… Я должен объяснить. Или попытаться сделать это. Просто… Женщины в Лондоне… Они не такие как ты, Син.

Ее ложка громко стукнула о чашку с супом, и она положила ее на стол. Неужели он думал, что она об этом не знает?

— Они более… практичные и земные.

— Я уверена, что так и должно быть, — произнесла она.

— Здесь, в деревне, ты в безопасности.

— Вряд ли это так, Ланкастер, — вспылила Син.

— Прости. Конечно. Я плохо объясняю. Но в Лондоне много женщин, подобных тебе. Я говорю общими фразами, вместо того чтобы сказать конкретно, что я имею в виду.

— И что же ты имеешь в виду? — Синтия постаралась не запоминать фразу «подобных тебе», но не сомневалась, что она еще много недель будет ее преследовать.

— Я пытаюсь сказать тебе, что женщину, на которой я женюсь, моя персона волнует так же мало, как и меня — ее. А может, и меньше.

— Может, она просто стеснительная.

— Нет, — он снова улыбнулся, и на этот раз улыбка была даже в его глазах. — Боюсь, что дело не в этом.

Синтия потянулась за своим бокалом. Ей не нравился этот разговор, но очень хотелось получить информацию.

— Я не понимаю, Ник. Все любят тебя, и ты любишь всех.

— Син, — начал Ланкастер и рассмеялся.

Боже, ей хотелось растаять от этого звука. Она скучала без него. Она скучала не только без Ника, но и без этого звука. Теперь его смех звучал глубже, но как-то упаднически.

— Я был послушным ребенком, — произнес Николас. — Покладистым. Тут я с тобой согласен, — от смеха остался лишь отголосок. — Но покладистость — опасная штука.

— Почему? — Она не понимала его слов, но, возможно, тому виной была его рука, которой он лениво прикрыл ее руку, гладя большим пальцем ее пальцы.