Когда стрельба окончилась, крик утих. В лесу восстановилась тишина. В штабе белогвардейцев воцарилась траурная тишина. Полковник Дубов, нахмурившись, печально говорил:

– В результате провала наступления полк понес крупные потери. Погибло много молодежи, заморожены.

– Ну, облажались, ваше благородие. Ничего, завтра ваша возьмет. Вы лучше отдохните. Банька у нас отменная, рыбалка.

– А есть ли чего похлеще?

– Любава-забава, так уж разлечься захотите.

– Не надо любав-забав, голубчик. – ответил Пименову Дубов, замолчал.

Рядом за столом сидели офицеры Бессонов и Самохин. Рядом – помощник Пименова Демьянов, с ним командир отряда волчьей сотни ротмистр Аничков. Ели, пили, закусывали. Разговор о делах и о женщинах. На тарелках – жаренные на сковороде куриные яйца. Квашеная капуста. В миске пойманные на водоеме окушки. Демьянов кушал с тарелки огурцы, пропивал в рот стопку. В избе слышался голос штабс-капитана Бессонова. Вопрос, адресованный к Дубову:

– Сколько же мы будем воевать? Война, как видите, проиграна.

– Пока Архангельск не перейдет на сторону красных, война не проиграна, – ответил сухо Дубов и замолчал.

– Ваше благородие, господин полковник штабс-капитан Задорожный с докладом.

– Что случилось?

– Красные партизаны на тракте батарею захватили. Наши болваны увидели их пеших, отцепили пушки от коней, и на коней верхом, и бегом. А они, ваше благородие, пушки-то те с тракта в Онеге на лед побросали.

– Как это могло произойти – разберитесь. Виновных артиллеристов взять, допросить. И расстрелять.

– Уже арестованы, ваше благородие, – доложил Дубову Задорожный.

– Немедленно подлецов расстрелять, другим трусам и гадам неповадно было. – Сердился громко Дубов.

– Сделаем, будет выполнено, разрешите идти, – дрогнул в голосе Задорожный.

– Ступайте, – звучали слова полковника со стола. С погонами поручика офицер удалился. – А вы, господин хороший, ротмистр Аничков, крепче держите оборону в своих, а то, глядишь, противник в любое время в наступление перейдет. От вашей волчьей сотни сегодня зависит судьба отчества. Надеюсь, вы ведь все понимаете, какая ответственность на вас возлагается.

– Заделаем дыры, Петр Константинович, кровью земля умоется. Ни одна мышь живая не пройдет, – говорил Аничков Дубову.

Через трое суток в ночь с 31 декабря на 1 января в штабе белогвардейского полка в деревне Змеиное праздновали Новый год.

– кричали пьяные офицеры на все Змеиное.

– Тихо, тихо, господа. Господин полковник Петр Константинович рождественскую речь будет молвить.

Заславсвкий поднялся с насиженного места на ноги. Взял стопку с горилкой в правую руку:

– Временное поражение, господа, но наш полк держит уверенно позиции. Создана неприступная крепость: дзоты, блок-газеры, тяжелые пулеметы, тяжелая артиллерия, танки, волчья сотня ротмистра Аничкова, ряды колючей проволоки, мины вымотают напор большевиков, позволят продержаться в нашей крепости до весны. А весной мы перейдем в наступление и разобьем 18 стрелковую дивизию красных. За боевую победу, господа, 1920 года! Ура, ура, ура! – крикнул полковник Дубов, видел слезы в глазах офицера Самохина. Каждый из офицеров, боевых господ, готов был идти до конца, до непредсказуемости.

– Мы будем воевать до конца, – клятвенно говорил офицер Юрий Самохин, выпивая до конца стеклянную стопку. Выпил и опустил пустую на стол.

На улице громыхнуло. На воздухе начался пулеметный обстрел, бивший со стороны противника. Стреляли минуту, ответом с блок-газеров заговорили белые пулеметы, пьяной стрельбой выдавая свои огневые точки.

– Дураки гороховые! Дайте команду прекратить стрельбу, – волновался штабс-капитан Бессонов.

Задорожный взялся за провод, передав трубку полковнику.

– Приказываю немедленно остановить огонь! – распорядился Петр Константинович на блок-пост.

Стрельба временно остановилась. В избу пришли девушки.

– Здравствуйте, – поздоровалась одна из девиц неробкого поведения за всех, начались пьяные танцы. Возможно, последний день и последний раз.

* * *

В восьмого февраля 1920 года красная артиллерия ударила по первой линии обороны белых. Огненной волной накрыло стоявшие на позициях белых трехдюймовые орудия. На глазах у штабс-капитана Игоря Бессонова в воздух взрывались неприступные бастионы. Доты, дзоты, пулеметные амбразуры подбрасывались в воздух взрывной волной и оседали с землей под бруствер. На воздухе страшный орудийный шквал, земля стояла ходуном. На земле: в лесу, в поле, в сугробе – стояло землетрясение. Гарнизоны блокгаузов бегом покидали блиндажи, под огонь выбегая на позиции. «Орудийные расчеты к бою, господа. Орудия на противника!» Батарейцы подчинились.

Он стоя держал у глаз бинокль, командовал: «Давай ориентир батарей противника». Снаряды летели ответом, бухая, рвясь на позициях красных. Ответом ему неслись новые порции снарядов. Дуэль длилась несколько часов. Ревом фугаса взорвался весь боеприпас.

– Почему не стреляете? – спрашивал криком артиллеристам Игорь, а они срывали с плеч погоны, громко крича:

– Нечем стрелять, ваше благородие, фугас врага в склад угодил.

– А вы куда?

– К Ленину! Он землю дает, мир! Мы пошли. Давай! – кричала обезумевшая толпа солдат, срывая погоны. А им навстречу были слышны крики.

– Даешь Архангельск, даешь Онегу!

Рота красноармейцев под командованием товарища Мартынова шла в атаку, перейдя колючую проволоку. На него по пояс в снегу, преодолевая снежную целину, красные занимали первый окоп. Поддерживая наступление первого батальона, левей по берегу Онеги шел, поднимая красное знамя, второй батальон. Юный помощник командира полка Сашка Тимофеев. Темненький, невысокого роста, одетый в каракулевую шапку паренек. Группа связистов под командованием товарища Лебедева и товарища Надкина тащила катушку провода связи.

Шли по пояс в снегу по обрывам и подъемам. Двигались в тридцатиградусный мороз на пулеметный огонь, стрелявший с дзота противника. Взвод саперов под командованием товарища Попова и Введенского, обезвреживая, снимали установленные противником мины. «Надо обезвредить дзот».

– Я сам возьму его! – заявил Николай Надкин Николаю Лебедеву, видя, как под шквальным огнем с пулемета истекают в крови юные красноармейцы.

– Как ты думаешь делать? спросил Лебедев друга.

– Обойду с тыла и брошу гранату прямо на амбразуру, как Сашка Матросов заделаю.

Кто такой Сашка Матросов? – лежа на окровавленном снегу, Николай Лебедев спрашивал друга.

– Погоди, брат, это еще не скоро дойдет, доживешь, узнаешь! – ответил близкий товарищ товарищу.