— Мне сказали, что если я хочу присоединиться к движению Сопротивления, то должен прийти в этот дом, — сказал Альберт, — и, подумав пару дней, я позвонил в дверь. «А-а, Бурман, — заметил Ян М. шестьдесят лет тому назад, — а мы тебя ждали». То есть они меня знали лучше, чем я сам, — шепнул мне Альберт.

Глаза его сверкали — то ли от обиды, что кто-то знал его лучше, чем он сам, то ли от гордости, что в нем не ошиблись…

…А собор действительно примечательный, и в прямом, и в переносном смысле. В прямом — потому что его стадесятиметровая колокольня видна чуть ли не со всех точек Голландии (метафора — могли бы и сами догадаться), это самое высокое здание в стране. История собора начинается ни более ни менее как с 48 года после Рождества Христова, когда римляне заложили форт вблизи переправы на Рейне (кстати, переправа на староголландском называлась trecht, отсюда и идет название города)[2]. В середине 600-х годов франки построили на развалинах форта солдатскую церковь в честь своего национального святого — св. Мартина, но просуществовала она недолго: фризы, вышибив франков, церковь конечно же разрушили.

И все-таки в 695 году приезжий епископ по имени Виллиброрд вновь основывает церковь под старым именем — Св. Мартина. Отсюда и началось христианство в Северной Голландии. В течение последующих пятисот лет церковь неоднократно разрушалась из-за пожаров и наших друзей-викингов, но ее каждый раз восстанавливали, пока в 1253 году она не сгорела окончательно.

Долго ждать не пришлось. В 1254 году был заложен первый камень в основание готического собора (каждый раз, когда я слышу торжественно произносимое слово «готический», вспоминаю его сомнительное происхождение — готы, т. е варвары, готический — варварский). Собор был окончательно достроен к 1520 году, когда уже стояли и гигантская церковь, и соединенная с ней роскошной деревянной галереей еще более гигантская, почти непостижимая для тех времен колокольня.

Но дерево — материал не для истории. В 1674 году на город обрушился невероятной силы ураган, и всю эту огромную галерею просто-напросто сдуло, так же как и большинство городских построек. Но церковь и башня, построенные на сработанном рабами Рима фундаменте, устояли. С тех пор галерею так и не восстановили. На ее месте после войны поставили довольно уродливую статую свободы — местные жители ее почему-то ненавидят и называют «б… с мороженым» — факел в ее руке и впрямь больше всего напоминает изрядный фунтик мороженого.

Церковь внутри очень торжественна благодаря в первую очередь двум сравнительно новым (в отличие от Гауды) гигантским мозаичным витражам и огромной гробнице некоего адмирала, выполненной с поистине готической роскошью.

Такое обилие подробностей об одной-единственной церкви объясняется тремя причинами:

1) желанием новообращенного тут же поделиться новыми знаниями;

2) размышлениями о зарождении, расцвете и угасании цивилизаций;

3) тем, что уже по приезде я открыл купленный в соборе проспект и вычитал там все эти сведения.

Правда, надо отдать мне должное — эту замечательную формулу я позаимствовал у бывшего диссидента Анатолия, а ныне израильского политика Натана Щаранского… так вот, надо отдать мне должное, я изложил не все, что есть в проспекте, а произвел тщательный отбор.

Чуть поодаль стоит памятник графу Яну ван Нассау, основателю утрехтского университета.

— Это очень важный памятник, — сказал Ян. — В годы оккупации студенты отмечали День независимости тем, что ночью надевали на шею генерала оранжевый венок. Это очень раздражало немцев.

Тут Ян заспорил с Альбертом по поводу какой-то даты — то ли 1571 год, то ли 1579-й или какие-то другие годы, не берусь сказать. Не зная, кто из них прав (как потом выяснилось, оба — они говорили о разных событиях), я подумал, что впервые вижу, как кто-то решается спорить с Альбертом на исторические темы.

По соседству с собором расположено старинное административное здание Утрехтского университета. Дубовая, окованная железом дверь была открыта, но Ян задержался у входа, полез в карман и извлек огромный старинный ключ — не ржавый, а покрытый тонкой шоколадной пленкой окиси железа, как знаменитые индийские колонны. Скважины не было.

— А тогда была, — огорчился он. — Я стащил этот ключ во время войны, потому что здесь хранились личные акты студентов.

Как выяснилось, интерес к личным делам студентов не был абстрактным. Когда в декабре 1942 года немцы потребовали от всех студентов подписать заверение в лояльности, угрожая в противном случае репрессиями, Ян и его друзья с помощью этого самого ключа проникли ночью в здание и сожгли в камине все личные дела.

— Потом был большой шум, — сказал Ян. — Так как картон горит плохо, пришлось подлить бензину. Пламя было такое, что на втором этаже плавились бронзовые скульптуры. Утром никто ничего не мог понять.

Этот старинный ключ показал, насколько серьезно Ян отнесся к своей роли гида. Он то и дело вынимал из кармана напечатанный на добром старом «Ундервуде» конспект прогулки с номерами всех домов, которые нам надлежало осмотреть, а потом, в конце, когда мы пили кофе на берегу канала, достал из портфеля ящичек из-под сигар, набитый реликвиями времен войны. Но об этом позже.

Мы поднялись в актовый зал, и я впервые понял, что это значит — университет, основанный в начале семнадцатого века. Стены представляют собой сплошную галерею портретов ректоров и профессоров, начиная с рембрандтовского вида жителей Средневековья, в черных кафтанах с широкими белоснежными плиссированными воротниками, и кончая вполне современными господами при галстуках. Массивные дубовые столы в виде буквы «П», высокие кресла. Кресло ректора отличается от прочих тем, что оно чуть выше и обито гобеленом с каким-то торжественным шитьем.

В этом самом зале в конце сорокового года обсуждался вопрос, как реагировать на приказ немцев убрать евреев-преподавателей. Уже было известно, что Лейденский университет — как профессора, так и студенты — объявил забастовку. В Утрехте решили пока не обострять отношений с оккупантами, и, хотя это решение выглядит не так красиво, как в Лейдене, время показало, что они были правы — удалось, по крайней мере на время, избежать ненужных репрессий. В Лейдене просто не поняли, с кем они имеют дело…

Вообще, голландское Сопротивление заключалось главным образом в спасении евреев, в частности детей. Недавно вышла книга о Сопротивлении — страниц на пятьсот, великолепно документированная, содержащая сотни свидетельских показаний о том, как все это было. Ян М. — один из главных героев этой книги.

— Это очень важный дом, — сказал Ян, показывая на старинное тяжеловесное здание в центре. — Там была студенческая пивнушка. Она там, впрочем, и сейчас, но таких сосисок уже нет.