— Я открыла. Я сама открыла! — Надежда повысила голос. — У нас дети. Ваши могли перепугать их до смерти.

— Как ваш сын отреагировал на приход полиции?

— Никак. Он сидел у себя в комнате. Он и в тот, прошлый раз, никак не реагировал.

Катя замерла: это еще что такое? О чем говорит его мать?

— Какой еще прошлый раз? — спросила она.

— Ну, его же на допрос вызывали. В полицию.

— Вашего сына? Когда?

— Тогда же, в мае, где-то после майских праздников.

— О чем шла речь на допросе?

— Я откуда знаю? Нам позвонили, потом прислали нарочного вечером с повесткой. Муж пошел вместе с Родиошечкой. Я дала все его медицинские документы, все карты.

— О чем шла речь на допросе? — Катя повернулась к Роману Шадрину-Веселовскому.

— Я не присутствовал. Я сидел в коридоре, — ответил тот. — Отдал все медицинские документы сначала. Сказал, что Родиоша у нас болен… врожденный аутизм.

— И что?

— Ничего. Следователь, или кто он там у вас, прочел медкарту и справки. Потом позвал Родиошечку в кабинет. Только разговора не получилось, буквально минут через десять он открыл дверь и сказал, что мы можем идти, все свободны.

— Почему вы думаете, что разговора… то есть допроса, не получилось?

— Родиошечка замкнулся в себе, как обычно. Это когда он с незнакомыми людьми или обстановка ему не нравится. Он не отвечает, он только…

— Что он только? — спросила Катя.

— Барабанит, — вместо мужа ответила Надежда Шадрина. — Отбивает ритм. Его это успокаивает, когда он волнуется или переживает.

— Когда сотрудники полиции пришли к вам домой его задерживать, он что, тоже барабанил?

— Нет, они сразу надели на него наручники… эти ваши полицейские. И начали шарить по всем углам, обыск стали у нас дома делать.

— Это стандартная процессуальная процедура, — беспощадно отрезала Катя. — А вы что думали? Он убил четырех женщин.

— Да я же не оправдываю его! — жалобно воскликнула Надежда. — Я не оправдываю, то, что он сделал — это ужасно. Это бесчеловечно, жестоко! Мы с мужем и подумать не могли, что он способен на такое. Мы не знали ни о чем. И даже когда ваши пришли его забирать, мы не верили. А потом во время обыска они нашли лифчик окровавленный.

— Какой еще лифчик? — спросила Катя.

— Не знаю, женский. Не мужской же… В крови весь. Они достали его из сумки Родиона, он с собой всегда сумку носил. Я ему туда бутерброды клала, когда он из дома уходил, когда ездил в Москву играть в своей группе.

— Во время обыска нашли вещдок, — сказала Катя веско, а сама подумала: надо разбираться со всем этим — с этим непонятным кратким допросом, с этим вещдоком, Гущин ей все, все расскажет!

— Тогда мы с мужем поняли, что Родиошечка… что он действительно делал ужасные вещи… что это никакая не ошибка… Поймите же нас, мы его вырастили, мы заботились о нем, лечили его, берегли, как нам с мужем было все это принять, думаете легко? Сколько слез я пролила! Кто-нибудь сосчитал мои слезы?

— Слез много в этом деле. Не только ваших, — Катя не собиралась тут, в их таком богатом новом доме, ее — эту красавицу с косой, и ее муженька — жалеть.

— Мы не знали ничего, ни о чем не догадывались. Только когда у него из сумки достали эту вещь… мы поняли, что…

— Вы говорите мне сейчас неправду.

Прекрасное лицо Надежды пошло красными пятнами, на висках появились бисеринки пота. Она положила руку себе на сердце, словно готовая поклясться.

— Вы говорите мне неправду. Вы знали, вы догадывались, что это ваш сын убивает. Об убийствах в том мае говорили вся Москва и все Подмосковье. Вы догадывались, вы знали, потому что… он жил с вами в одной квартире, — упрямо повторила Катя. — Я советую вам подумать обо всем этом, хорошенько подумать. Я приду к вам снова и стану задавать вопросы о вашей жизни с вашим сыном. И я хочу честных ответов. Так что подумайте. Программа защиты, которая дала вам все — новое имя, будущее для ваших младших детей, обязывает вас говорить правду. А то ведь можно и лишиться всех этих благ. Детям снова вернут их прежнюю фамилию — Шадрины. Это почти как Чикатило. Пусть ваш сын совершил гораздо меньше убийств, но по жестокости они чудовищны. Так что подумайте обо всем этом и примите правильное решение — сотрудничать и говорить правду.

— Вы нам угрожаете? — спросила Надежда Шадрина-Веселовская.

— Нет, я вам не угрожаю. Я описываю вам реальную ситуацию, — Катя встала с их нового мягкого дорогого дивана. — Я приду к вам в следующий раз. Напоследок хочу спросить — этот ваш красивый дом… откуда он у вас? Вы его купили?

— Мы переехали сюда из Дзержинска. Мы сначала не знали, что делать, там ведь жить невозможно стало нам. Мы боялись. А тут эта ваша программа… новая фамилия, все как с чистого листа… Мы хотели ту квартиру продать и купить что-то не в Москве, где-нибудь далеко, но… Мне помогла моя сестра.

— Ваша сестра?

— Да, моя старшая сестра. Это ее коттедж, то есть ее мужа… Когда тут все еще только строили, он купил здесь дома, как вложение денег, как недвижимость. Они жили богато, но от болезни его это не спасло. Рак… он умер, моя сестра — вдова, она теперь очень состоятельная. И она помогает нам. Вот, подарила мне и моей семье этот прекрасный дом. Она не верит, понимаете, она до сих пор не верит.

— Во что?

— Что Родиошечка совершил все это, что он убивал. Моя сестра в это отказывается верить. И она помогает мне и моей семье. Старается облегчить нашу боль.

Катя вернулась из Новокосина в отвратительном настроении. Приехала домой и немедленно легла в горячую ванну — смыть, смыть все с себя долой: и этот их дом с иголочки, и взгляд, полный ненависти, который сначала словно ощупывал ее, а затем жег насквозь, и этот плаксивый голос красавицы-мамаши.

Все ложь, они врали ей, хотя и не оправдывали сына-маньяка. Не заступались за него. А что за него заступаться — больной человек, мозги свихнуты.

В понедельник она решила сходить к полковнику Гущину за информацией — в конце концов, это ей нужно для серьезной статьи, а не из любопытства. Но сначала она включила автоответчик в кабинете Пресс-центра.

Среди обычных заполошных звонков из редакций и с телеканалов один — очень краткий: капитан Петровская, зайдите в архив, для вас оставлены документы на ознакомление.

И кривая Катиного упадочного настроения резко пошла вверх. О, бумаги! Документы! Психиатры из Орла, видно, закончили смотреть уголовное дело, и теперь ее очередь, полковник Гущин о ней не забыл. Добрый старикан, хоть и ворчит порой, как медведь в берлоге, а все же польза от него существенная!

Катя как на крыльях полетела в архив. Встретил ее там тот же сотрудник.