Такому пилотажу не учат в лётных школах. Этот приём знают только планеристы и несколько фронтовиков с богатым на серьёзные переделки прошлым. Когда-то давно в 1942 году Нефёдов совершил вынужденную посадку примерно таким же хитрым макаром. У его фанерного «ЛАГГ-3» на высоте трёх тысячах метров осколком снаряда перебило топливную магистраль, что привело к почти мгновенной остановке единственного двигателя. Правда, тогда у капитана имелась альтернатива — спасать машину или только себя, выпрыгнув с парашютом. Да и весил фанерный ястребок, даже заправленный «под завязку» горючим и снаряжённый боеприпасами, в два раза легче пустого «Tri-Motor». Но теперь выбора у Бориса просто не было, ибо за его спиной находились четырнадцать доверившихся его мастерству человеческих душ, не считая тех двух подонков, о которых речь сейчас не шла.

Малейшая ошибка в расчётах неминуемо привела бы к гибели всех, кто находился на борту старенького самолёта. Необходимо было идти к земле по достаточно крутой глиссаде, чтобы не проскочить шоссе и при этом выдерживать нос машины так, чтобы колом не воткнуться в землю. Впереди маячила ещё одна серьёзная проблема. Так как штурвалы раритетной «птички» не имели гидроусилителей, пятидесятилетний мужчина не был уверен, хватит ли ему мышечной силы для того, чтобы в одиночку вернуть самолёт в горизонтальное положение, когда до земли останется метров пятьдесят.

Борис даже хотел позвать кого-нибудь на помощь из салона, но передумал: «Зачем нервировать пассажиров?» Люди в салоне итак были в шоке. Те из них, что сидели по левому борту, видели под собой в иллюминаторах спокойно идущих по своим делам прохожих, играющих на полях для гольфа людей (один из пассажиров потом рассказывал всем, что даже сумел разглядеть, какими клюшками игроки в гольф играли). Там, внизу, никто даже не поднимал головы, не слыша моторов бесшумно «проплывающего» над ними самолёта.

Те же, кто сидел по правому борту, видели в иллюминаторах только небо, а ещё эти люди нависали над левым рядом, удерживаемые в своих креслах только привязными ремнями. Но, как ни странно, истерики ни у кого не было. За этот злополучный рейс люди так много раз переживали состояние ужаса, что сил бояться просто не осталось. К тому же во многих вселял уверенность спокойный деловитый вид работающего пилота. Инстинктивно пассажиры почувствовали: этот человек будет бороться за их жизни до конца.

В последний момент Нефёдову удалось вернуть самолёт «в горизонт». Стресс придал ему силы. Чтобы выпустить шасси, он просто открыл створки люков и колёса вывалились сами. Послышался удивительно приятный в данных обстоятельствах звук выпавших шасси. Но как позднее выяснилось, ведущее колесо не встало на замок. Да это теперь уже было и не так уж и важно. Как только шасси коснулись асфальта, Борис нажал на тормоза. Не зафиксированная стойка переднего шасси сразу подломилась. Из-под пола донеслись хлопки взрывающейся резины. Самолёт завалился на нос. Бориса швырнуло на штурвал, но привязные ремни удержали его в кресле.

Высекая снопы искр, металлический самолёт заскользил «брюхом» по дороге. Оказавшиеся в этот момент на шоссе автомобили в панике сворачивали на обочину, ныряли в овраги. Вылетевшие с шоссе легковушки выполняли в воздухе замысловатые кульбиты, долго кувыркались по прилегающему к шоссе полю небольшие грузовички и мини-венчики. Но человек за штурвалом этого не замечал. У него образовалось «туннельное зрение», то есть лётчик видел только то, что находилось прямо перед ним по курсу. Нефёдов впился взглядом в несущийся ему навстречу грузовой трейлер. Свернуть Борис не мог, ибо при ударе о землю лишился колёс. К счастью, в последний момент дальнобойщик круто вывернул руль, и его грузовик исчез в облаке поднятой пыли.

Когда самолёт наконец остановился, наступила гробовая тишина. А потом все сразу начали радостно кричать, рукоплескать лётчику, обнимать усталого «капитана». Все были благодарны своему спасителю, при этом не до конца понимая, какое чудо он сотворил.

Потом, оставшись один в пустом самолёте, пятидесятитрёхлетний мужчина с радостным удивлением разглядывал свои руки. Оказывается, за столько лет профессионального простоя они не разучились держать штурвал. А ведь с некоторых пор бывший ас начал сомневаться: по-прежнему ли он так хорош, чтобы ввязываться в серьёзную драку.

Здесь не было дорог в традиционном понимании этого слова — только направления. А потому единственным пригодным средством передвижения, помимо дьявольски выносливых ослов, считались не менее выносливые и неприхотливые японские внедорожники. Это был практически единственный вид транспорта, на котором можно было добраться до отдалённых районов страны. За пятьдесят долларов Нефёдов арендовал один такой старенький джип, или по местному «зип-зип». Так здесь называли любой джип или пикап, подвеска которого усилена местными механиками таким образом, что способна перевозить сидя и стоя до тридцати пассажиров. В это трудно было поверить, но Нефёдов своими глазами видел такие, забитые до отказа и облепленные людьми «маршрутки». Каждый джип имел свою оригинальную окраску. На том, в который сел Борис, были изображены христианские святые и крупные местные животные, — второе, видимо, для заманивания туристов.

Весь день Борис трясся во внедорожнике по саванне, руслам высохших рек. За кормой ещё долго висело в воздухе поднятое машиной облако красной пыли. Ухо быстро привыкло к старческому гулу задыхающегося дизельного мотора.

Особенно тяжко машине приходилось, когда они преодолевали холмистую местность. На крутых склонах джип начинал скакать по крупным камням, словно горный козёл, его многострадальный движок натужно ревел, будто жалуясь на свою тяжкую участь. Скрипели стёртые тормоза на спусках и пулями вылетали из-под колёс мелкие камни. К счастью, они никого не могли поразить, ибо звери разбегались задолго до приближения машины, а прохожие им попадались крайне редко.

Иногда внедорожник, почти не сбавляя скорости, проскакивал какие-то деревни. Мимо проносились глинобитные хибары с маленькими чёрными глазницами окон, в которых вместо стёкол были натянуты штопаные противомоскитные сетки. Кое-где на деревенских улицах кучковались чёрные полуголые мужчины, похожие на высохшие на местном солнце деревья. Лишь однажды мелькнула в дверном проёме под соломенной крышей закутанная в синюю тогу женская фигурка и тут же исчезла в глубине дома. Местные собаки с яростным лаем преследовали машину, пытались укусить её за покрышки.

Жители деревушки тоже бросались к машине, пытаясь на ходу сбыть редкому проезжему какие-то примитивные поделки. Глядя в искажённые надеждой и отчаянием лица протягивающих к нему руки бушменов, Нефёдов чувствовал себя первооткрывателем неведомых земель, проплывающим на паруснике вдоль диких берегов, населённых загадочными племенами. Борис дружески улыбался аборигенам и даже иногда успевал пожать протянутые руки. Водитель же что-то недовольное цокал языком и придавливал газ. Этот неулыбчивый парень почти всю дорогу молчал. Но однажды, видимо, не выдержав, отчитал пассажира за то, что тот слишком высовывается в окно:

— Однажды я вёз белого инженера на электростанцию. В отличие от вас его охранял автоматчик. И всё равно, когда мы в сумерках проезжали ту деревню, через которую мы только что проскочили, кто-то из местных умудрился на ходу сорвать с шеи инженера золотую цепочку. А так как цепь оказалась крепкой, пассажир чуть не лишился заодно с нею головы.