Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Довольно странные разговоры, — заметил Макс, с интересом глядя на своего собеседника. — Не слишком лояльные и… характерные для военного.
— Никто не любит воевать, господин Сеймор. И меньше всего солдаты. Вы не согласны?
— Согласен на все сто.
— Поэтому необходимо сделать всё для того, чтобы заключить мир с Федерацией.
Макс подумал, что не так давно в разговоре с Реем Фолнером слышал совсем другую точку зрения на перспективы развития отношений между Содружеством и мятежниками. Но Нороков, похоже, сейчас был ближе к окружению президента. Недаром его послали перехватить Макса у Фолнера. Возможно, в лагере повстанцев намечается раскол? В таком случае Макс предпочёл бы оказаться поближе к Седову.
— Что же вам мешает? — спросил он Норокова.
— Дисбаланс сил, — ответил тот.
— В каком смысле?
— В прямом, господин Сеймор. Пока мы не захватим половину Солнечной системы, нам не о чем разговаривать с федералами. Они не воспримут нас всерьёз. Сейчас правительству и Верховному Поверенному кажется, что война идёт где-то далеко и их не коснётся, но когда наш флот окажется у Марса, они изменят свою точку зрения. Они испугаются за свои шкуры, и это заставит их зашевелиться и принять наши условия.
— Значит, вы не планируете захватить всю Систему?
Нороков рассмеялся.
— Мы бы хотели. Но после известного вам печального события это стало маловероятным.
Так-так, значит, Нороков был в курсе операции на Антиземле. Кто же он такой?
— Какое у вас звание? — спросил Макс.
— Полковник, господин Сеймор, но это не важно. Я представляю личную службу Президента, так что мои полномочия определяются господином Седовым. Понимаете?
— Вполне.
— Мы почти прилетели, — Нороков указал на возвышавшееся за домами здание ратуши, облепленное бронеблоками и защитными комплексами.
Через несколько минут автомобили промчались над площадью и затормозили перед входом в небоскрёб. К ним тотчас направились два солдата с бластерами наперевес. Нороков показал пропуск.
— Проходите, сэр, — сказал один из часовых, отдавая честь.
Второй откозырял молча.
В холле ратуши царило оживление: повсюду сновали роботы самых разных назначений, бегали люди в военной форме цвета хаки, обмениваясь документами, передавая приказы и перебрасываясь на ходу отрывистыми фразами.
Макса провели к одному из лифтов. Нороков нажал кнопку вызова, и кабина поехала вниз.
— Так что с климат-контролем? — спросил Макс, чтобы нарушить молчание.
— Из-за увеличения объёма промышленных работ повышается температура атмосферы, — ответил Нороков. — Усиливается парниковый эффект. Климат-контроль не справляется, работает в предаварийном режиме. Возможно, скоро вообще накроется, — Нороков невесело усмехнулся. — Тогда мы прочувствуем, что такое настоящие холода.
Кабина остановилась, и Макса вывели в коридор. Пахло изоляцией, машинным маслом и озоном. Макс думал, что окажется на ярусе, где некогда встречался с Седовым, но это было другое место. Он почувствовал, как засосало под ложечкой. «Спокойно, — сказал он себе. — Не паникуй!». Но это было не так-то просто.
Его привели в комнату, похожую на камеру, только больших размеров. Естественно, здесь не было окон — только железные стены, обставленные какими-то приборами. Но больше всего Максу не понравилось стоявшее в центре кресло со свисавшими ремнями на подлокотниках и металлопластиковыми зажимами в изголовье и на уровне лодыжек. От кресла тянулись провода, собранные в толстые жгуты и обёрнутые целлофаном. Такой же целлофан, только потолще, лежал на полу под креслом. В комнате пахло антисептиками и лекарствами.
Нороков нажал какую-то кнопку, и через несколько секунд в комнату вошли двое мужчин и женщина в белых халатах. Они принесли небольшие кейсы.
— Это пациент? — спросил один из мужчин, взглянув на Макса.
Голос у него был тихий и невыразительный — как и лицо с мелкими тонкими чертами.
— Да, док, это он, — подтвердил Нороков.
— Пожалуйста, зафиксируйте, — бросил мужчина конвоирам.
Макса усадили в кресло и пристегнули. Голову закрепили в зажимах.
— Прежде всего, проверим вас на наличие жучков, — сказал Нороков.
— Не поздно ли? — усмехнулся Макс, подумав, не вмонтировали ли в Чрезвычайном Отделе камеру-передатчик в его новые глаза.
Камальев обещал, что он будет абсолютно чист, но когда разведка играла честно?
Врач достал из-под кресла шелестящую ткань и ловко накрыл ею Макса с головы до ног. Некоторое время было слышно, как он возится с приборами, потом Макс ощутил статическое электричество.
— Ну, что? — раздался голос Норокова.
— Всё в порядке, — ответил врач. — Он чист.
— Это точно?
— Абсолютно. Даже с глазами всё в порядке.
— А что с ними могло быть не так? — в голосе полковника прозвучала тревога.
— Они бионические.
— Вот как? Мистер Агранов, как вы это объясните?
— Первый раз об этом слышу.
— Хотите сказать, что не знали о том, что вам вживили имплантаты?
— Это точно? — спросил Макс, изображая недоверие.
— Абсолютно, — ответил врач.
— Можно снять с меня эту штуку?
Ткань зашелестела, поползла, и Макс увидел окружавших его людей и камеру для допросов.
— Итак? — подступил Нороков.
— Я был без сознания, когда федералы подобрали меня. Вероятно, они сделали операцию.
— Как вы думаете, зачем?
— Не имею представления.
Нороков помолчал.
— Ладно, думаю, допрос расставит всё по местам. Он кивнул врачу.
— Начинайте.
— Степень допроса? — спросил тот, открывая свой кейс и перебирая в нём инструменты.
— Седьмая, — ответил Нороков.
Доктор обернулся и пару секунд вопросительно смотрел на него. Максу это совсем не понравилось. Должно быть, седьмая степень была последней. И, скорее всего, могла привести к смерти «пациента». Он вдруг понял, что по спине у него льётся холодный пот.
Спокойно, только без паники! В конце концов, ты можешь ввести себя в транс, даже можешь отключить болевые рецепторы.
А если они это предусмотрели, и их методы не позволяют человеку концентрироваться? Макс наблюдал за тем, как второй мужчина и женщина открыли кейсы и достали из них инструменты, похожие на пистолеты из стекла и металла, только вместо стволов у них были тонкие иглы. Наркотики? Сыворотка правды? Или какой-нибудь состав, заставляющий испытывать адские муки?
— Какой период вас интересует? — спросил первый мужчина Норокова.
— Последние четыре месяца.
— Это очень много.
— Ничего. Приступайте.
— Как знаете, но должен предупредить, что подобная