нашим столиком к Элис пришли еще человек пять с соседних, но мне пока было лень их запоминать. Пока никто не выделился, все они просто были некоей аморфной массой.

Для небольшой квартирки народу было, конечно, очень много. Четыре человека в кухне из которых три курят — и вот там уже можно вешать топор на клубах сизого дыма. Ну и стоишь, как в автобусе.

Клеенка на кухонном столе была заслуженная. По краям закручивалась, в одном месте были явные следы ножа, причем многократные. Раковина, висящая как будто немного косо. И опять два раздельных крана.

Разговаривали, конечно же, о судьбах мира. На самом деле, эта компашка не была какой-то особенно неформальной. Может быть, где-то в Москве в эти годы и были стиляги, яркие как бабочки, которые «шпрехали» на своем стиляжьем языке как в том мюзикле. Но это был Новокиневск, а не Москва. Импортная одежка, как и пластинки, сюда доезжали, конечно, но не в том количестве, чтобы стать чем-то массовым и модным.

А эти ребята… Ну да, клеши, платья какого-то особенного фасона… Хотя мне казалось, что к восьмидесятому клеши уже устарели. С другой стороны, много я вообще в этом понимаю? Эти ребята были не столько неформальной и альтернативной субкультурой, сколько компашкой бездельников, каждый из которых устроился на максимально ненапряжную работу в режиме «сутки через трое» и жил себе одним днем. Рассказывая друг другу под сигаретный дым политические анекдоты и сокрушаясь, что власть в нашем Советском Союзе давно и прочно захватили пенсионеры, которые не пускают никуда таких талантливых и перспективных их.

Такие посиделки-вечеринки, в какие бы времена они не происходили, всегда очень похожи одной важной вещью. Разговоры в процессе кажутся офигенно важными. Но при попытке наутро вспомнить, что за невероятный откровения случились ночью в парах портвейна и под скрипучий звук радиолы, получается какая-то ерунда. Анекдот про Брежнева, шутка про ворону, которая почему-то казалась ужасно смешной, а потом мы еще пели что-то хором. А, еще Веник рассказывал про пятнадцать видов колбас за границей. О, вот что было важного — узнал, что отец Веника не просто художник. Он специалист по монументальной мозаике. И все знаменитые мозаичные панно в нашем городе — на глухой стене дворца культуры шинного завода, на жилом доме рядом с угрюмым серым кубом КГБ, на речном вокзале — его работы. Забавно… В девяностые парочку из его работ в припадке антисоветских настроений безвозвратно разрушили, а к двухтысячным оказалось, что это, оказывается, уникальная городская достопримечательность, эти яркие панно надо ценить и беречь, протирать тряпочкой и вовремя заменять выпавшие стекляшки. Потому что туристы в Новокиневск приезжают чуть ли не только из-за них.

Я оказался на кухне вдвоем с сестрой где-то в районе полуночи. Или даже чуть раньше. Когда из комнаты полился бархатный голос Фрэнка Синатры, компания разбилась на парочки, выключила верхний свет и устроила танцы. Вот тогда мы и прикрыли дверь на кухню, чтобы поболтать уже.

— Так какими судьбами ты здесь? — не успев захлопнуть дверь, зардребезжавшую стеклянными «окошечками» спросила Ирина.

— Распределение, — я скривил недовольную рожу. — Меня направили в местную заводскую газету.

— Да? Я думала у тебя все на мази в Москве… — Ирина придвинула табуретку и села напротив меня.

— Я тоже думал, — я многозначительно хмыкнул и извлек из-за спины бутылочку портвейна, которую незаметно стянул из комнаты. Плеснул по чуть чуть в два стакана. Они, наверное, не очень чистые, но как-то пофиг уже. Не отравимся поди. — Слушай, Ириш, давай про мои заморочки потом как-нибудь поговорим, а? Чес-сло в такой хороший вечер даже думать об этом не хочется. А ты-то как? Совершенно не ожидал тебя тут увидеть.

— Почему? Это же бабушкина квартира, ты же здесь точно был! — Ирина удивленно посмотрела на меня над очками. Пригубила свой напиток.

— Ребята не сказали адрес, когда мы сюда шли, — я засмеялся и сделал вид, что пью. Как бы спросить, куда делась бабушка? Хотя какая мне-то разница? Она или умерла, а квартира досталась внучке, либо в отъезде, а внучка за квартирой присматривает.

— Я тебе писала, но, наверное, письмо не дошло, — сказала Ирина. — Я хотела в Москву поступать летом, но меня отговорили.

Фух. Хорошо. Значит, мы не виделись как минимум несколько месяцев.

— Ничего не получал, — я покивал. — И куда поступила?

— Никуда, — вздохнула она. — В политех проходного балла не хватило, так что я устроилась работать на почту. И буду поступать в следующем году.

— А что наши братцы? — спросил я.

— Я с ними не разговариваю, — буркнула Ирина.

Мы болтали с переменным успехом часа, наверное, два. Нас постоянно прерывали то парни, пришедшие покурить, то девчонки, которым просто хотелось выяснить, чего это мы уединились на кухне и секретничаем. Блондинистая Лизавета, уже изрядно подвыпившая, попыталась устроить что-то вроде сцены ревности даже. Пришлось утаскивать ее в ванну, оттирать расплывшуюся тушь под глазами и втолковывать, что Ирина — моя родная сестра. Причем повторить это пришлось раза три, чтобы до нее дошло. И еще потом сама Ирина-Элис ей вроде тоже это объясняла.

В общем, обходными тропами, через недомолвки, намеки и «ну ты же помнишь, да?!», мне удалось выяснить, что Мельниковы переехали в Новокиневск уже два года как. Отец вышел на пенсию в чине подполковника и получил здесь квартиру. Не случайно, а потому что здесь жила его мать. Хозяйка вот этой самой квартиры. Судя по всему, дама была трындец какая склочная. Она со всеми разругалась-расплевалась, и жила одна как сыч. Но возраст — это такое дело… Понадобился уход, и им-то как раз и занялась Ирина. Которой страшно хотелось сбежать из дома от тотального контроля отца и двух придурков-братьев.

— Если бы ты знал, как я тебе завидовала, — вздохнула она. — Я считала дни, когда школу закончу, чтобы тоже в Москву уехать… Но прошлым летом бабушка сломала бедро, и мне было не до вступительных экзаменов.

В общем, полтора года цирка с конями и склочной не особенно ходячей бабушкой, и к своему совершеннолетию Ирина получает прямо-таки царский подарок — бабушка прописала ее у себя. И померла тихонечко.

И жизнь моей сестры сразу наладилась. Появились друзья, которых раньше не было. И даже какая-то личная жизнь. Вот только с семьей все было не очень хорошо. Оба старших брата были не особо счастливы, что девчонка их обскакала и заполучила квартиру бабки. Старший собирался жениться и был убежден, что семейный совет вернет толстуху-Иришу домой, а его переселит Новых Черемушек в самый центр вместе с