Сергей крадучись подошел поближе. И увидел поляну, а на ней – толпу людей, одетых в какие-то обноски. Датчанин не сразу понял, что эти люди делают. Заметил только, что поляна буквально заставлена какими-то предметами, в которых он опознал электрические плиты, старые холодильники, шкафы. Причем в их расположении прослеживался какой-то порядок – и Истомин, наконец, понял, что размещены они были по спирали.

Мужик, стоявший на небольшом возвышении, закутанный поверх химзы в плащ из чьей-то шкуры, потрясая костью, слишком огромной, чтоб быть человеческой, заунывно вещал:

– Так будем же бдительны, братья и сестры, ибо, как сказал великий Стивен Книг, древнее зло всегда рядом!

– Истинно так! – откликнулись вразнобой в толпе.

– А потому принесем же очистительную жертву, дабы смилостивились над нами духи.

Датчанину против воли стало смешно. Он подошел и смешался с толпой – на него никто не обращал внимания. А его словно подзуживал кто – захотелось испытать удачу.

– А может, не Книг, а Кинг? – громко спросил он. – И что-то я не помню, чтоб он такое говорил.

– А особо умные щас пойдут ночевать на кладбище, – прогнусил докладчик. По толпе пронесся вздох ужаса, все стали переглядываться в поисках посмевшего дерзить. Подождав, пока народ успокоится, вещатель – или верховный жрец, кто его разберет, – продолжал:

– Так позовем же духа реки, дабы выбрал он себе жертву и смилостивился над нами.

И тут толпа монотонно завыла. Иначе трудно было описать этот звук. Датчанин ждал вместе со всеми – и дождался. Он увидел, как со стороны ближайшего пруда показалось что-то. Существо ползло, с трудом волоча свое длинное тело. Подобравшись поближе к толпе, оно раскрыло огромную пасть и зашипело. Все стояли как истуканы.

Датчанин напрягся: «Не посмотрю, что это их талисман, сожрать себя не дам!» Но тварь, словно прочитав мысли сталкера, еще раз зашипела, глядя на него горящими глазами, и поползла дальше. Потом она подняла голову и принялась раскачиваться. Все стояли неподвижно, будто в трансе. И вдруг – короткий бросок – и в пасти монстра оказался щуплый человечек. Тонкий женский крик, мгновенно оборвавшийся, несколько движений мощных челюстей, мелькнули судорожно дернувшиеся ноги – и все было кончено. Существо, не торопясь, поползло обратно. Сектанты очнулись не сразу.

– Свершилось, братья и сестры, – прогнусил наконец жрец, – дух принял жертву и теперь будет добр к нам.

– А-а-а, – откликнулась толпа.

Датчанин незаметно выбрался и быстро пошел прочь. «С меня хватит. Ничего себе, сходил за хабаром. Ну и местечко, однако. В реке – один хозяин, наверху – другой. И, похоже, не единственный – теперь чуть ли не в каждом дворе свои хозяева». Всякое настроение испытывать судьбу и дальше пропало, Датчанину хотелось быстрее добраться до входа в метро.

Впрочем, теперь сталкер мог себе позволить пару недель спокойной жизни – патронов ему отсыпали немало. Но что толку, если в ушах теперь стоял тот женский крик? Сколько надо будет выпить, чтобы забыть это? За подобное он порой ненавидел свою работу. За вот это вот эмоциональное выгорание. С другой стороны – после смерти Маши опасность была для него как наркотик, смертельный риск превратился в привычку. Но одно дело – рисковать своей жизнью, другое – смотреть, как гибнет кто-то рядом, и не иметь возможности спасти.

На следующий день Ника застала Мусю за странным занятием: раздобыв где-то обрывок газетной бумаги и уголек, девочка пыталась нарисовать завитушки и листья, украшавшие колонны Проспекта Мира.

– Понравились цветы? – усмехнулась Ника.

– Цветы, – повторила Муся, словно пробуя на вкус незнакомое слово. – Как это?

– Понимаю, наверху ты не была. Но неужели даже в книжках их не видела? Надо будет найти. Показать тебе.

– Ты такая умная. Все знаешь. Такие только в Полисе живут.

– А я – тут, с бандитами и девками? – усмехнулась невесело Ника. – Раньше-то по-другому я жила, не ошиблась ты. Училась, и все у меня было. Не к такой меня жизни готовили.

– А как же ты?

– Да вот так. Папеньку моего забрали, а мать еще раньше умерла, и осталась я одна, никому не нужная.

– Куда забрали?

Ника нахмурилась и нехотя ответила:

– В тюрьму – как врага народа. Конечно, мне все говорили, что это ошибка, зря его взяли. Разберутся, мол, отпустят. Такого, правда, не случалось почти никогда – чтоб забрали, а потом отпустили. Мне кажется, его уже в Берилаг отправили. На Подбельского. Оттуда выхода нет. Если к Яшке Берзину в руки попадают – все. Конец. Но папенька не виноват.

– А кто это – Яшка? – спросила Муся.

– Правая рука Москвина. Страшный человек. Ну а я сбежать успела. Знаешь, родственников врага народа иногда не сразу берут. Словно бы сомневаются, что ли. И в это время еще можно уйти. Вот потом, если посадят, – уже не вырваться. Я и ушла.

– Ох, – вздохнула девчонка.

– А куда мне было деваться? – рассудительно сказала Ника. – Меня бы или сослали, или замуж выдали.

– А ты не хотела, чтоб выдали?

– Ты не понимаешь. Когда с папой это случилось, все прежние знакомые от нас отвернулись. Мой жених бывший, сын папиного друга, и его семья знать меня больше не хотели. Я того парня не особо любила, но и не противен он мне вроде был, папенька настаивал, что так будет лучше, и я дала ему слово и сдержала бы. Но они от меня сразу отказались. А один ухажер, Мишка, наоборот, не побоялся – ну, ему и терять-то было нечего, он на свиноферме работал, дальше-то не сошлют, некуда. И явился с предложением – мол, иди за меня, не обижу. Раньше-то он на меня только издали посматривал, подойти не смел, а тут осмелел сразу. Только знаю я эти «не обижу» – все потом выместил бы, всю обиду за то, что прежде я на него и не глядела, был он мне как мусор под ногами. Истории-то такие, как моя, у нас нередки – про Берилаг не все в курсе, скрывает руководство, но в таких семьях, как наша, знают, к чему на всякий случай готовиться. Есть у таких, как я, несколько выходов: или уйти тут же, скрыться с глаз долой, или замуж выйти – тогда в покое оставят. Мол, женщин не так много на Красной линии, если собралась детей рожать, население приумножать – снимается с тебя родительский грех. Бывало, правда, и по-другому: знала я одну девчонку, дочь врагов народа, которую не тронули. Но то особый был случай. Во-первых, она хотела сталкером стать. Может, решили, что все равно во время вылазки очередной сгинет. Но ей даже наставника выделили – с обычной сиротой так возиться не стали бы. Темные слухи про нее ходили: будто она вовсе не того ссыльного дочерью на самом деле была, будто отец ее настоящий такой занимает пост, что сказать страшно. Может, оттого все ей с рук и сходило. А может, потому не тронули, что она своей преданности товарищу Москвину не скрывала, больше, чем собственных родителей, любила его. Даже имя свое забыла, данное при рождении, – называла себя Искрой[5]. Приметная была девочка – рыженькая такая. Хотя, как по мне, некрасивая – бледная слишком, и глаза будто навыкате. Вот ее-то замуж не принуждали. С ней вообще странная была история – как будто кто-то очень хотел ее сплавить подальше, а кто-то другой, наоборот, старался уберечь.