— Потом у меня болел животик. — Она положила руку в низ живота, ближе к бедрам. — А потом он писал, и это было невкусно.

— Невкусно? Он что-то клал тебе в рот?

Она скривилась и сплюнула:

— Когда мы были в машине, он сделал пи-пи мне в рот.

Я отвернулась, чтобы она не видела моей реакции. Я горела от гнева и стыда, стыда, который должна была чувствовать и Джоди, но не чувствовала. Я не собиралась говорить ей, что это было на самом деле. Зачем? К тому же наивные определения, единственные, которые могли прийти ей в голову, не только делали картину еще более ужасной, но и еще раз подтверждали подлинность истории. Вне всякого сомнения, она говорила правду.

Я повернулась к Джоди и снова посмотрела на нее:

— И последнее, что мне нужно знать. Это было один раз или несколько?

— Много, Кэти. Папа плохой. Кэти, почему ты плачешь?

Но я больше не могла сдерживаться. По лицу текли слезы.

— Мне рассказали очень грустную историю, милая.

— Почему грустную?

Тот факт, что она не понимала кошмарной природы всего случившегося, только усугублял ситуацию.

— Потому что это очень плохо, Джоди, и такое никогда ни с кем не должно происходить.

— Да. Папа плохой, — повторила она. — Можно мне теперь поесть?

Я подумала: репетитора надо бы отменить, но она, скорее всего, уже в пути. Да и Джоди хотела заниматься, а мне нужно было позвонить Джилл и рассказать ей обо всем, что у нас случилось, так, чтобы меня никто не мог услышать.

Моя голова раскалывалась от таких откровений. Я помимо воли все прокручивала и прокручивала их в памяти, слушала и смотрела на страшную правду глазами маленькой, невинной восьмилетней девочки. Было сложно избавиться от картин, которые возникали в воображении, и, даже когда я вернулась к обычной домашней рутине, ужас того, что я только что узнала, затмевал все. Я не могла избавиться от омерзения, которое душило меня — как будто по воздуху струился ядовитый газ.

Джоди, напротив, отошла довольно быстро, проглотила бутерброды с закусками и йогурт и потребовала добавки.

— Хватит, — сказала я, не обращая внимания на последовавшие протесы.

В кабинете я расчистила маленький стол, который служил партой, и приготовила карандаши и бумагу к приезду Николы. Джоди ходила за мной хвостом, радуясь, что ее репетитор снова придет к ней. Когда в дверь позвонили, она побежала открывать, но потом, вспомнив мои слова, подождала, пока я подойду.

— Молодец, — похвалила я ее, и она обняла меня.

Я встречалась с Николой мельком на предварительной встрече, и она успела произвести на меня хорошее впечатление. Ее спокойный, твердый подход к девочке был именно тем, что нужно Джоди, и та, видимо, разделяла мое одобрение, поскольку приветствовала Николу, словно давнюю подружку. Никола тоже была рада ее видеть, и, пока она раздевалась и складывала вещи, они спокойно беседовали. Мы вышли к кабинету, где Джоди забралась на свое место и начала что-то увлеченно чертить на бумаге, которую я принесла. Словно Мэри Поппинс. Никола нырнула в свою объемистую сумку и извлекла оттуда солидную стопку учебников и ярко раскрашенных тетрадей. Джоди была поражена.

— Начнем прямо сейчас, — уверенно сказала Никола. — После часа я обычно делаю перерыв, Может, обсудим тогда успехи?

— Отлично. Тогда я принесу к этому времени напитки и закуски. — Я убедилась в том, что у них есть все необходимое, и ушла, довольная тем, что с меня сняли ответственность, хотя бы и на пару часов. Наверху я заперлась в комнате, чтобы никто не мог подслушать, и устроилась на кровати с телефоном под боком. Я прикинула, что собираюсь рассказать. Записать все в журнале времени еще не нашлось, но все было так свежо в памяти и так угнетающе живо… Я набрала номер, мне ответила секретарша.

— Можно Джилл к телефону? Это Кэти.

— Соединяю.

Щелчок, потом голос Джилл:

— Здравствуй, Кэти, все в порядке?

— Нет, не в порядке. Дома Джоди насиловали. Это точно. Такого она придумать не могла… — Я быстро пересказала все ее признания, пояснив, как. Джоди с помощью куклы показывала все мне, — я повторила ее слова практически слово в слово.

Джилл помолчала, а потом спросила:

— А ты как, Кэти? Никто даже представить не мог.

Не мог представить? Зная то, что сейчас знаю я, было сложно поверить, что ни у кого не возникло такой мысли, но сомнения — прерогатива социальной службы. Конечно, если бы кто-то знал, что там происходило, Джоди забрали бы раньше. Но как можно было ничего не заподозрить, да еще так долго? Должно быть, они сфокусировались на очевидном физическом насилии (побои, ожоги, переломы), не замечая более страшного зла.

Теперь, когда можно было не сдерживать эмоций перед Джоди, я почувствовала, что переживания и боль переполняют меня. В глазах защипало, к ним подступили слезы, и я разрыдалась. Я рыдала от смешанного чувства бессильной ярости и горькой печали. Но расклеиваться было нельзя. Нужно быть сильной. Для Джоди. Я сделала глубокий вдох:

— Конечно, я расстроена, но слава богу, что все открылось. Это объясняет степень ее травмы. И еще многое объясняет: то, что она стремилась причинить себе боль, то, что отгораживалась от внешнего мира… И, Джилл, такое ощущение, что все это продолжалось довольно долго. Она описывала все настолько спокойно, будто это обычное дело.

Еще одна пауза. Джилл шокировало то, что я ей рассказала. Когда работаешь в социальной сфере с детьми, сталкиваться с установленными случаями насилия приходится часто, но к этому все равно невозможно привыкнуть, а история Джоди была особенно возмутительной. Мысль о том, что такая маленькая девочка могла терпеть подобное на протяжении не одного года, была слишком ужасна.

После недолгого молчания Джилл пришла в себя:

— Так, как только мы закончим, я звоню Эйлин. Нам с тобой нужно встретиться как можно скорее. Мне нужны твои записи. Ты можешь перепечатать их, пока у вас занятия, и переслать мне копию?

— Постараюсь.

— Видно, Джоди доверяет тебе, Кэти, доверяет больше, чем кому-либо прежде. Она четыре месяца во временной опеке — и ни разу об этом не говорила. Я одного не понимаю — где все это время была мать?

— Да. Судя по тому, что рассказала Джоди, трудно поверить, будто мать ничего не знала. Но это неизвестно. Джоди ничего не говорила об этом.

— Джоди ответит, если ты спросишь ее напрямик?

— Не уверена. Она рассказала мне все это сейчас, но только потому, что играла в это время с куклой. Я думаю, ее подтолкнул случай в лифте.

— В лифте?

— Да. Мы выходили из магазина, и она перепугалась в лифте так сильно, что пришлось остановить его и ехать на эскалаторе. Этот страх у нее где-то в подсознании приравнялся к страху, который вызывал отец, и, похоже, это послужило толчком к ее откровению. Попробовать спросить о матери?