Впервые Мэдлин задумалась, чего стоило Колину это щегольство. «Я знаю, это не шутка», – подумал он.

Мэдлин ждала, не желая торопить его. Колин вздохнул, поспешно закатал штаны до колена сначала на одной ноге, потом – на второй и положил руки на колени.

Он сделал еще один вздох и наклонился, чтобы снять чулки, медленно, осторожно, сначала один чулок, потом второй.

Мэдлин почувствовала странное покалывание вдоль позвоночника, увидев его обнаженные икры. Слишком поздно она поняла, что Колин Эверси в конце концов взял над ней верх.

Она уставилась на его ноги, и жар охватил ее плечи, шею и щеки. Господи, но ведь это просто ноги. Они есть у каждого мужчины, не считая инвалидов, потерявших одну ногу. У Колина были длинные лодыжки, которые переходили в выпуклость твердых икр, покрытых курчавыми черными волосами. На одной голени виднелся рубец с неровными краями. За этим явно крылась какая-то история. У мужчин всегда хватает шрамов и историй. Мэдлин слегка нахмурилась, глядя на эти, бесспорно, красивые икры ног, ругая себя за проявление слабости. Всколыхнувшиеся чувства напомнили ей, что она все-таки женщина. Причиной ее неровного дыхания и горящих щек были не только голые мужские ноги. Что-то в этой неловкой, по-домашнему интимной ситуации, в заботе о ком-то, в знании того, что у него есть шрам, горьковато-сладкой болью отозвалось где-то под ребрами.

Мэдлин не осмелилась поднять глаза на Колина, потому что видела, что он все понял.

Она увидела бледно-голубые дорожки вен, бегущих по ноге, и сосредоточила внимание на них. Но потом представила себе, как ее взгляд скользит от икры вверх к внутренней шелковистой поверхности бедра, где хорошо развиты мышцы, потому что половину жизни он провел верхом на лошади.

На каждой лодыжке была стерта кожа шириной с кольцо кандалов. Без лечения раны начнут сочиться, произойдет заражение, и Колин заболеет. Понятно, что его повесили бы задолго до того, как воспалились бы эти раны, поэтому никто бы даже не подумал посмотреть, что там творится под кандалами. Но если он выдержит поиски, за которые они взялись, напоминание о том, что он был в тюрьме, останется с ним на всю жизнь: две стертые полосы на лодыжке. Возможно, даже шрамы.

Мэдлин попыталась снять крышку с жестянки с банки. Она не проронила ни слова, делала свое дело, чтобы больше не конфузить его и чтобы успокоить собственные эмоции. Но руки немного дрожали.

– Ваш шейный платок, – произнесла Мэдлин.

– Мой платок…

Колин потянулся через стол и выудил из узла с вещами мягкий белый квадрат шелка, расправил его и, помогая себе зубами и пальцами, разорвал его на две полоски. Участвуя в войне, он имел представление о том, как накладывать повязки. Два куска шелка он передал Мэдлин, как два белых флага капитуляции.

Открыв банку с мазью, Мэдлин увидела там отпечатки других пальцев. Она зацепила приличное количество мази, вздохнула и легкими движениями принялась смазывать его истертые лодыжки.

Колин Эверси сидел не шелохнувшись, только натянутая мышца выдавала его напряжение. Мэдлин слышала его учащенное дыхание. Кожа под кончиками ее пальцев была горячей. Она уже почти забыла удовольствие, получаемое от вида мужских фигур: какие они все крупные, с твердыми мускулами и широкой костью под удивительно мягкой кожей. И повсюду эта кудрявая обильная растительность. Она занимает так много места. Особенно у этого мужчины.

Но там, куда она положила мазь, волос не было вообще. Мэдлин сосредоточилась на работе, прислушиваясь к дыханию Колина. Учитывая, что она стояла перед ним на коленях в весьма неоднозначной позе, его молчание удивляло ее. Видимо, не может оторвать взгляда от открывшегося ему зрелища.

Мэдлин украдкой взглянула на Колина и с удивлением увидела, что он сидит с закрытыми глазами. На его щеках по-прежнему играл румянец, а пальцы крепко уцепились за колени. Мэдлин подумала, что это никак не связано с болевыми ощущениями.

Видимо, к нему давно не прикасалась женщина. Интересно, он думает о том же, о чем и она? Возможно, он представляет себе, что к нему прикасаются руки совсем другой женщины.

Мэдлин снова посмотрела на лодыжку. Господи, ее совсем не интересует Колин Эверси. Она, как за спасательный круг, взялась за полоску шелка, осторожно забинтовала рану и надежно закрепила концы. Как будто тем самым остановила неверный ход собственных мыслей.

Мэдлин снова погрузила пальцы в баночку с мазью и переключилась на вторую лодыжку.

– Вы делали это раньше, – тихо произнес Колин.

Мэдлин подняла глаза и увидела, что на лице застыло открытое и непринужденное выражение. Румянец исчез. Чувство стыда или гнева покинуло его, либо он сам с ним справился.

– Раз или два я делала нечто подобное, – призналась Мэдлин.

– Крокер называл вас миссис Гринуэй.

– Называл. – Мэдлин позволила себе ироничные нотки в голосе. «Не переступай черту», – предупреждал ее тон.

И она надеялась на это.

– И мистер Гринуэй есть?

Напрасная надежда.

Мэдлин промолчала. Но что интересно, Колин Эверси не повторил вопроса.

– Я никого не убивал, – сказал он тихо. Как будто решил, что именно по этой причине она отказывалась разговаривать с ним.

– Это меня не касается, мистер Эверси. – Мэдлин закончила обрабатывать рану. Должно быть, ему было очень больно при ходьбе, но он и глазом не моргнул. Если бы она не заметила его походки, он наверняка не пожаловался бы ей.

Таковы мужчины.

– Вас это не касается? Вам безразлично? – Он спросил это таким тоном, словно преступлением было не убийство, а безразличие Мэдлин.

– Не имеет значения.

– Но вас это волнует, – настаивал Колин. Мэдлин села на пятки и подняла руки, чтобы предотвратить все вопросы.

– Мистер Эверси…

Конечно, ей не безразлично. Она просто не хочет думать об этом. Не хочет, чтобы Колин Эверси что-то для нее значил. И еще не хочет, чтобы он думал, будто что-то для нее значит, потому что такие мужчины, как Колин Эверси, непременно воспользуются этим. Она хотела, чтобы он так и остался всего лишь очередным заданием для нее; она хотела, чтобы на этом все кончилось. Чтобы она не вспоминала больше об Англии.

Но сейчас перед ней человек, отчаянно нуждающийся в ком-то, кто его выслушает.

Позже она будет проклинать эту минутную слабость, по слова сами слетели с губ; она почти физически ощущала их, как будто бусины посыпались е нитки.

– Расскажите мне, что случилось.

Колин молчал. Мэдлин понимала, что молчит он из благородства. Дает ей шанс забрать свои слова обратно.

Мэдлин забинтовала лодыжку, закрыла жестянку с мазью и в ожидании села на пятки.

– Хорошо, – тихо начал Колин. – Начну с самого начала, миссис Гринуэй. С Луизы. Луиза Портер… Луиза – женщина, на которой я намерен жениться, если вы помните. Я знал это с тех пор, как помню себя. Когда нам было девять лет, я знал, что мы предназначены друг для друга. Несколько недель назад Луиза мне сказала, что ее отец вряд ли благословит наш брак, потому что я, как вы проницательно заметили, миссис Гринуэй, хоть я и сын Эверси, но денег у меня нет. Но у меня есть дар тратить их.