— Мне бы хотелось вместе с вами посмотреть новости.

Он потрепал меня по щеке, взял пульт и нацелил его на стену перед кроватью. По комнате разлилось тихое гудение, и большая картина, на которой был изображен щедро одаренный природой обнаженный мужчина, развалившийся в неудобном на вид шезлонге, отъехала вверх, а за ней обнаружился большой плазменный экран.

— О, это же наша восхитительная мисс Крейн, — весело воскликнул Граф. — Полагаю, она разыскивает вас, дорогая.

Тупо уставившись в экран, я медленно вытащила себя из зияющей пропасти в сознании. Спустя некоторое время передо мной сфокусировалось безупречно правильное лицо полицейского инспектора Хелен Крейн. Я узнала и суровое выражение, и светлые волосы, гладко зачесанные назад и стянутые в тугой узел. Выглядела она точь-в-точь как женщина-командир чуть за сорок с рекламного плаката, гарантирующего бесперебойный приток новобранцев в современную полицию. А если учесть, что она могущественная ведьма и занимает видное положение в Ведьминском совете, сразу станет ясно, что с ней лучше дружить, чем враждовать.

Беда в том, что мы с ней никогда друг другу не нравились. Во время истории с убийством мистера Марта мы постоянно сталкивались лбами, и не только потому, что инспектор Крейн не хотела, чтобы я совалась в расследование. Нет, главным камнем преткновения был Финн, мой начальник. Когда-то давно инспектор Хелен Крейн с Финном вместе перепрыгнули через метлу — таков свадебный обычай моих соплеменников, — и хотя он твердил, что дело прошлое и брак был временный, на семь лет и один день, всем было ясно: она придерживается на сей счет иного мнения. Пусть мои отношения с Финном были, мягко говоря, туманными — не важно: окажись инспектор Крейн в этой комнате, и ее антипатии ко мне, не сомневаюсь, хватило бы, чтобы подбадривать Графа с трибун приветственными криками.

Хорошо, что она только в телевизоре.

А поскольку она возглавляла Отдел расследования магических убийств при лондонской полиции, лично мне не показалось приятным сюрпризом, когда я увидела, как она отвечает на вопросы журналистов вне стен штаб-квартиры Отдела. Граф увеличил звук.

— …никаких новостей о пропавшей Женевьеве Тейлор, фее-сиде, которая, как предполагается, владеет информацией о трагической гибели Томаса Эриксена, местного пекаря и предпринимателя, — говорила инспектор Крейн. — Жители района Ковент-Гарден весьма уважали и любили мистера Эриксена, и для них это тяжелая утрата. Если кто-нибудь располагает сведениями о местонахождении Женевьевы Тейлор, просим не выходить с ней на контакт — это может быть небезопасно, — а немедленно сообщить в Скотленд-Ярд по номеру, который вы видите сейчас внизу экрана. Конфиденциальность гарантируется.

— Инспектор Крейн, правда ли, что эту сиду подозревают в убийстве Томаса Эриксена? — выкрикнул кто-то.

Засверкали вспышки. Три яшмовые броши и длинные гранатовые серьги инспектора так и заблестели, и мне на миг показалось, что я вижу чары, которыми она напичкала самоцветы.

— Мы хотим, чтобы мисс Тейлор помогла нам в расследовании…

— Ким Джонс, «Дейли мейл». Скажите, инспектор, какие у вас есть доказательства, что Томаса Эриксена убила сида?

— Если она не убийца, — закричали из толпы, — почему вы говорите, что связываться с ней опасно?

Инспектор подняла руки — коллекция перстней напоминала драгоценные кастеты.

— Считается, что мисс Тейлор пострадала при взрыве в пекарне и, возможно, не вполне отдает себе отчет в происходящем; мы не считаем, что она способна сознательно причинить…

У меня перехватило дух.

— А что, пекарня взорвалась? — выговорила я.

— Конечно, иначе где бы вы так покалечились, дорогая? — Граф приглушил звук. — Насколько я понял, в воздухе было много мучной пыли; руководство новостной компании пригласило специалиста, который объяснил химическую сторону дела, что-то в том смысле, что крахмал очень горюч, пыль легко воспламеняется от малейшей искры — и тогда бабах! — Он всплеснул руками: показал, как все было. — По всей видимости, взрыв был довольно мощным.

В голове запрыгали вопросы — я выбрала самый главный:

— Никто не пострадал?

— Никто, кроме вас и Малика аль-Хана, который, к несчастью, в куда более тяжелом состоянии и едва ли сможет в ближайшем будущем чем-либо вам помочь. — Он просиял и стиснул мне ляжку, отчего по телу прокатилась новая волна страсти — отличное средство пресечь дальнейшие расспросы на корню. — Смотрите, смотрите, это мой любимый эпизод! — заявил он, снова махнув пультом в сторону экрана.

Я пригляделась и сквозь похотливую муть различила пекарню. Это была запись с камеры видеонаблюдения: кто-то, стоящий спиной к объективу, — то есть я, — в шортах и флиске, говорит с парнишкой из цветочной лавки. Я огляделась, показав камере свой профиль во всех подробностях, потом стянула флиску… Дата и время переключились на следующий кадр — полчаса спустя: взрыв высадил весь фасад пекарни, в воздух взметнулись груды битого кирпича, мусора и пыли. В развалинах замелькали оранжевые языки пламени. Картинка сменилась очередной говорящей головой, звук отключился.

— У вас настоящий талант вызывать раздражение. — Граф смахнул с колена пылинку. — С вашей стороны это недальновидно, дорогая.

Я глядела на экран, мучительно стараясь просеять все, что узнала, сквозь частое сито. Неужели он прав? Неужели я и в самом деле разозлила кого-то до такой степени, что бедного Томаса убили только ради того, чтобы подставить меня? Или была какая-то другая причина? Так или иначе, я ничего не узнаю, пока кто-нибудь не найдет убийцу — или я сама, или полиция. Беда в том, что стоит мне войти в Скотленд-Ярд без алиби — и инспектор Крейн вздернет меня на рее, не успею я вякнуть «невиновна». В мыслях она уже вынесла мне приговор — и весь мир об этом знает. Никакие другие подозреваемые ей не нужны, никого она не будет искать, тем более другую сиду, и вообще, я единственная сида в Лондоне. И — да, я сида, я из волшебного народа, а значит, в отличие от человека, мне не дадут посидеть в тюрьме, пока время работает на меня, а быстренько отправят на гильотину.

Граф выжидательно смотрел на меня, а поскольку, огрев меня кнутом (с клыкастым наконечником), он явно собирался предложить мне пряник, я уныло произнесла то, чего от меня ждали:

— Назовите вашу цену.

— Прямо и по существу, как всегда Ах, дорогая, какую сладость сулит мне эта ваша черта — среди прочих! — Граф облизнулся. — Но, разумеется, сначала дела, а радости потом. — Он показал на экран. — Я могу сделать так, чтобы от этих неприятностей не осталось даже воспоминаний.

Кто бы мог подумать?

— Как именно?

— Гм… у меня же связи в высшем свете. — Он на миг нахмурился. — Или в низшем? — Он улыбнулся, словно я должна была понять шутку. Я не поняла. — Так или иначе, у меня есть друзья, разделяющие мои идеалы, — продолжил он, — и справедливо озабоченные сложившимся положением.