— Ты подстригся, — заметила она, разглядывая его.

Томас потер короткую седую щетину: он еще не успел привыкнуть к новой прическе — к новому ощущению.

— Это круто, — оценила она. — Даже в школе ты не носил «ежик».

— Я думал, так я тебе больше понравлюсь.

— Ты хочешь мне больше понравиться? — Она осмелилась немного пококетничать.

— Да, собственно говоря.

Они подняли бокалы.

— Не хочешь поговорить о сыне?

— Чуть позже, — ответила она. — Мне нужна минута. Молчания.

Томас, который понимал потребность в минутах молчания, сидел рядом на высоком табурете. Они обменялись взглядами в зеркале над стойкой бара.

— Думаю, через столько лет твоя тетка должна бы простить тебя, — сказал Томас. — Не этому ли учит католическая церковь? Прощению?

— Она ходит на мессу. Не знаю, прощает ли она.

Тетка проводила свои дни в тесной и темной комнате, которую члены семьи всегда называли берлогой, сидя на диване, обтянутом грубой клетчатой тканью. Два окна были закрыты кружевными занавесками; в центре комнаты стоял телевизор. На кленовом столе рядом с диваном лежала сумка с вязаньем и католическим требником. Линда была благодарна тетке за ежедневные походы на мессу: по крайней мере, та могла выйти из дома и пройтись.

— Мне это не безразлично, потому что мне хочется подойти к ней и спросить о тебе, — промолвил Томас.

Линда промолчала.

— Ну, а как там Майкл, Томми, Эйлин и все остальные? — спросил Томас, которому было отказано в информации о ней самой. Он подцепил орех из маленькой чаши. Томас знал ее двоюродных братьев и сестер в основном по именам, к которым только прилагались лица, хотя он играл в хоккей с Майклом и любил Джека. Но как вместить шесть запутанных жизней, шесть разных жизней, полных горя, успеха, стыда, в шесть предложений? Она подумала с минуту и начала загибать пальцы.

— Майкл живет в Маршфилде с женщиной, у которой двое сыновей. У них были трудные времена — в смысле финансов. Томми, который не учился в колледже, в семнадцать лет купил акции «Сиско»[14], и теперь у него миллионы. Он так и не женился. Эйлин, вероятно, самая счастливая из всех. Ее муж — юрист в Андовере. («Именно поэтому она счастлива?» — вскользь заметил Томас.) Мы с Винсентом раньше довольно часто встречались с ней и ее семьей, — продолжала Линда. — У нее трое детей, все уже закончили школу. Пэтти — банкир в Нью-Йорке. Так и не женился, что раздражает тетку. Эрин в Калифорнии. У нее были проблемы с наркотиками. Она даже провела какое-то время в тюрьме. — Линда остановилась, глядя, как на лице Томаса отражается потрясение; он знал Эрин симпатичной девочкой в розовом платьице. — Думаю, ты не слышал о Джеке, — спокойно проговорила она.

Томас повернул голову и посмотрел на нее — теперь он всегда был готов к самому худшему. Или, возможно, он услышал в ее голосе заминку.

— Он умер… — Линда остановилась, неожиданно почувствовав подступающие слезы. — От лейкемии, когда ему было сорок. Тетка так и не оправилась после этого. Он был ее ребенком. — Линда взяла салфетку на тот случай, если та вдруг понадобится. — Подумать только, самому младшему из нас было суждено уйти первым. У Джека остались жена и двое детей, близнецов.

Томас покачал головой.

— Я учил Джека кататься на коньках, — сказал он, не веря в услышанное.

— Помню. — Она моргнула, вспомнив другое. — Это была ужасная смерть. Я иногда радуюсь, что Винсент умер вот так. Так быстро. Может быть, он и не понял, что с ним случилось. — Линда замолчала, вспоминая молитвы Томаса о Билли. Она вытерла нос и выпрямилась. — Ну вот, теперь ты все знаешь.

Томас медленно кивнул.

— Каковы шансы, что шестеро детей доживут до старости? — спросила она у себя вслух. — Наверное, не очень большие.

— Их больше, чем было раньше.

— Я ужинала с группой, — перевела она разговор на другое. — А ты ел?

— Нет. Я не голоден.

— Что ты сделал сегодня на этой твоей дискуссии? Все только о ней и говорят.

Томас прикрыл рукой глаза.

— Я проиграл.

— Что случилось?

— Какая-то женщина из числа зрителей начала меня осуждать, за то что я попытался исследовать некоторые моменты жизни Билли… — Он остановился. — В общем, я считаю, это нормально. Но потом Роберт Сизек, который был вместе со мной в дискуссионной группе, согласился с этой женщиной и заявил об этом, а я уже дрожал от мысли, что какой-то романист, какой-то хренов романист, говорит такое дерьмо. Ну, и… — Он замолчал.

Воротник Томаса был расстегнут, галстук ослаблен. Рубашка пузырилась над ремнем, который опустился ниже, чем обычно.

— Кажется, ты доволен собой, — отметила она.

— Скучная была дискуссия.

Она рассмеялась.

— Сегодня я купил одну из твоих книжек и перечитал некоторые куски, сидя в кресле у парикмахера, — сказал он. — Я даже дважды прочел отрывок на обложке.

— Серьезно? — произнесла она в некотором замешательстве. Когда Томас успел это сделать? Ее пальцы нервно поглаживали ножку бокала. Выпитое уже начинало действовать, грело желудок.

— Ты сейчас преподаешь литературу или письмо? — поинтересовался он.

— В основном веду семинары.

Томас застонал от сочувствия.

— Я пытался этим заниматься. У меня мало что получалось. Я не мог скрыть своего неуважения к этой работе.

— Да, это проблема. — Линда слегка повернулась к нему и положила ногу на ногу. В этот вечер на ней была другая, сшитая на заказ блузка, но та же самая юбка. Он наверняка поймет, к чему эта униформа.

— Расскажи мне про этот колледж — какой он? — попросил Томас. — Никогда не бывал там.

Она рассказала ему, что это четырехугольный двор в форме креста, с часовней на одном конце и несимметрично расположенной гостиницей на другом. Каменные здания, арки, металлические оконные переплеты — все сделано под старину, по примеру Оксфорда-Кембриджа, хотя было построено в последние два десятилетия. Это учебное заведение, не отмеченное никакими достоинствами или уродствами, ничем новым, чем обладал бы любой институт, который бы по- настоящему развивался. Это универсум, возникший из земли полностью сформировавшимся, не отдав дань возрасту. («Как Америка», — заметил Томас.) Иногда он напоминает какие-то сценические декорации, хотя драмы, которые там разыгрываются, достаточно реальны: многочисленные любовные связи между преподавателями и учащимися, злоупотребление алкоголем на студенческих вечеринках, чуть ли не эпидемия самоубийств (главным образом среди женского пола), бесконечные интриги завистливых преподавателей.