— Я чуть не забыла! — вдруг спохватилась Ферлай. — Вы наверняка посчитали меня неблагодарной…

Госпожа Чернова принялась возражать, но гоблинша стояла на своем:

— Это вам, — Ферлай достала из ридикюля и протянула молодой женщине бархатный футляр.

София открыла крышку: на черной подложке мягко светился янтарный кулон на цепочке тонкого плетения, по виду серебряной.

— Не отказывайтесь! — воскликнула гоблинша с жаром, упреждая возражения. — Я счастлива и от всего сердца желаю вам того же, а эта вещица посодействует, на ней благословение Фрейи, богини любви!

— Она пригодится вам самой или вашей будущей дочери! — слабо возразила София, очарованная томным теплом янтаря.

— Госпожа Чернова, — серьезно сказала Ферлай, — если бы не вы, меня бы уже похоронили. Но я жива и собираюсь замуж за любимого. Разве я могу желать вам — моей спасительнице — меньшего?

Во все времена существовала традиция благодарить ворожей сообразно своему положению, хотя они не смели требовать платы. Потому каждый, кто обращался к гадалке, старался как-то отблагодарить ее, и считалось неприемлемым скупиться. Софии преподносили то роскошный секретер красного дерева, то драгоценную щетку для волос, то отрез на платье… Жаль только, продавать такие презенты невместно.

Фермеры и слуги в знак признательности оставляли на кухне откормленного гуся, круг колбасы, корзину яблок или горшочек сливок, что нынче было для госпожи Черновой куда полезнее драгоценных безделушек.

Поколебавшись, молодая женщина приняла подарок и искренне поблагодарила, скрывая навернувшиеся слезы.

Быть может, если бы у нее раньше была эта вещица, господин Чернов остался бы жив? Как знать…

Потом Ферлай, разом помрачнев, нерешительно произнесла:

— Я хотела вам кое-что рассказать…

София заверила, что готова слушать.

— У меня есть старая нянька… — начала издали барышня Варгуларс, сложив руки на коленях, будто в классе, и внимательно их изучая, — у нее две сестры. Дочка одной из них служит горничной у госпожи Дарлассон.

Гадалка, не ожидавшая, что разговор коснется хозяйки библиотеки, невольно вздрогнула и напряглась.

Гоблинша взволнованным тихим голосом продолжала:

— Так вот, она рассказывала, что госпожа Дарлассон была… возлюбленной сторожа… как же его? Ах, да, с господина Ларгуссона. Считается, что жилая часть дома и библиотека отделены, но из ее спальни есть скрытый ход. Слуги говорят, что этим путем часто пользовались…

Ферлай смутилась и умолкла.

София стиснула подлокотники кресла и с трудом признала:

— Вы правы, это важно. Благодарю за рассказ и прошу меня извинить, мне нехорошо.

— Конечно, не буду больше вас беспокоить.

Гоблинша сделала ксиксен и ушла, оставив хозяйку дома в полнейшем смятении.

Выходит, госпожа Дарлассон не только имела любовника, но и могла невозбранно покинуть место преступления. Неужели все так и было?!

Деятельная натура господина Рельского снискала уважение у знакомых. Нередко он сожалел, что дни слишком коротки и невозможно все успеть. Множество дел и забот отнимали большую часть времени, потому для праздного безделья у него чаще всего не оставалось ни минутки. В немалой степени именно из-за этого в свои годы он все еще оставался неженатым.

Мировой судья не присутствовал на суде коронера, послав туда своего секретаря Фергюссона, которому поручил понаблюдать за представлением и передать записку инспектору Жарову…

Ближе к полудню господин Рельский расправился с первоочередными письмами и изнеможенно откинулся в кресле. Он привычно потер висок — последние месяцы все чаще болела голова — и позвонил прислуге. Спустя несколько минут ему принесли стакан бренди, прописанного доктором для таких случаев. Мировой судья, изнуренный болью, изредка прибегал к спасительной помощи, хотя не любил снадобья, ослабляющие самоконтроль.

Боль обручем сдавливала лоб, колола виски и путала мысли. Постепенно мучительное ощущение отступило и мужчина, как это обычно бывало, тут же почувствовал небывалый подъем и готовность работать дальше.

Тут весьма кстати вернулся секретарь и приметливо изложил все виденное. Госпожа Шорова своим рассказом привела общество в ажитацию, однако присяжные ограничились вердиктом: "Смерть господина Ларгуссона имела насильственный характер и воспоследовала из-за действий неустановленных по делу лица или лиц". Коронер графства был давним другом господина Рельского, а последний применил все свое влияние, дабы добиться столь обтекаемой формулировки. Конечно, обыватели остались весьма разочарованы, но мирового судью менее всего занимало их мнение.

Секретарь закончил доклад и почтительно уставился на патрона. Он походил на гриб: неизменная широкополая коричневая шляпа; накрахмаленная до хруста белая манишка; аромат ветивера и пачули, напоминающий мох, сосновые иголки и сырость…

Постукивая пальцами по столу, господин Рельский уточнил:

— Вы передали письмо инспектору?

Фергюссон тонко улыбнулся и ответил:

— Разумеется. Осмелюсь заметить, господин Жаров пришел в крайнее волнение и…

Он не успел договорить, распахнулась дверь и доложили о приходе инспектора.

Полицейский взволнованно поздоровался и принялся мять в руках шляпу.

— Приветствую вас, — будто неохотно кивнул в ответ мировой судья. — Присаживайтесь, полагаю, наш разговор будет долгим.

Похоже, это известие нисколько не обрадовало полицейского, который с понурым видом опустился в кресло напротив.

Господин Рельский внимательно взглянул на гостя, от былой франтоватости которого не осталось и следа. Господин Жаров казался раздавленным. Так роскошное одеяние, намокнув, превращается в заурядную тряпку…

Мировой судья, хмыкнув про себя, велел секретарю:

— Фергюссон, вы мне пока не нужны. Займитесь проверкой баланса "Ноатун".

Дождавшись, когда секретарь покинет комнату, он обратился к инспектору:

— Давайте говорить начистоту. Вы не сделали ничего, о чем я вас просил. Полагаю, у вас были на то веские причины? Хотелось бы услышать ваши… аргументы.

Он в последний момент поменял слово "оправдания" на более нейтральное.

— Я все вам расскажу, — согласился инспектор безнадежно. Даже его холеные бакенбарды уныло обвисли. — Только дайте клятву, что оставите это в тайне!

— Хорошо, — медленно кивнул господин Рельский, — обещаю.

— Нет, — покачал головой инспектор. Отчаяние добавляло ему решимости. — Поклянитесь по всей форме.

Господин Рельский приподнял темные брови. Он был вправе оскорбиться, ведь полицейский усомнился в его слове джентльмена!

После некоторого раздумья он решил не спорить.