Она помнила каждую секунду того последнего дня в жизни себя прежней… Помнила свою детскую комнату с плакатами на стене, помнила аромат маминой выпечки, помнила скрип деревянной лестницы, ведущей на второй этаж их милого уютного дома… В тот, последний день перед гибелью Валерии, она сидела за ужином и впитывала каждую секунду… Вглядывалась в немолодые уже лица матери и отца, запоминала их морщинки  –  и сердце нестерпимо щемило, хотелось разреветься, броситься в теплые родительские объятия, признаться во всем, чтобы пожалели, чтобы нашли выход… Да вот только детство закончилось, теперь уже она должна решать их проблемы, а не они ее… Мама не поднимала больше тему беременности Валерии, может быть, тактично ждала инициативы от девушки. Разговор за ужином шел о незначительных, праздных вещах. По традиции, после попив чай с конфетами и обсудив последние сплетни их городка, каждый разошелся по своим интересам… Папа  –  смотреть футбол, мама –  хлопотать на кухне, а она… Вышла во двор, вдохнула свежий аромат хвои, вздрогнула от внезапного порыва ветра, утерла предательскую слезу, скатившуюся по щеке… Снова поднялась к себе, чувствуя себя уже приведением, а не человеком в этом доме…

Внезапно сердце ударило пронзительной судорогой боли… Нет, нет, она просто не могла так с ними! Не могла сделать так больно родителям! Схватила бумажку с ручкой со стола и, вопреки здравому смыслу, начала писать… Писать о том, что с ней все будет хорошо, чтобы они  –  мама и папа  –  не верили тому, что будет перед их глазами, чтобы знали, что она жива, что на исторической родине, просто ради нее и малыша нужно было пойти именно на такой шаг… а еще чтобы они ни за что не слушали Ричарда и вообще ничего не боялись… Перечитала. Сердце пропустило несколько ударов… В ее руках была бомба замедленного действия… Если бы русские узнали, что она только что сделала, сразу бы отказались предоставлять какую – либо помощь… Ее письмо перечеркивало все их усилия по заметанию следов…. Если кто – то другой найдет это письмо… На секунду возник порыв схватить спички и сжечь его, но остановилась… Нет, она просто не могла допустить страданий ее родителей, просто не могла допустить, чтобы они поверили, что она действительно мертва, просто не могла свыкнуться с ужасной мыслью, что больше никогда не увидит их вживую… Дрожащей рукой снова взяла ручку. Дописала предложение: «Я найду возможность увидеться с вами снова и показать внука… Обязательно… Только верьте мне и верьте в меня… И … пожелайте мне удачи» … Сложила письмо в тонкую трубочку… Спустилась вниз… Куда спрятать послание так, чтобы оно нашлось в нужное время? Слишком рано –  нельзя… Первое время после ее гибели за родителями наверняка будут «приглядывать» … Их горе, как бы ни было обидно это говорить, должно было быть натуральным… Актерскими талантами в их семье никто не блистал… Все всегда было написано на лице… Зашла в папин кабинет… Отыскала свой детский альбом… Идеальный вариант… Фора в пару месяцев… Они всегда пересматривали его на ее дни рождения… Вряд ли эта традиция изменится, что бы ни произошло… Аккуратно вложила записку в середину… Убрала альбом обратно в шкаф. Выдохнула… Снова огляделась по сторонам напоследок… Здесь все было пропитано энергетикой ее отца – процессора… Папа, ее милый добрый папа, уютный, спокойный, умный… Ей будет не хватать бесед с ним… Ей и ее малышу… Снова вытерла катящиеся из глаз слезы, схватила небольшой, заранее приготовленный рюкзак и побежала на улицу, не прощаясь…

– Валерияяя, ты где витаешь? К тебе обращаюсь… Совсем вы, беременяшки, на последних сроках блаженные… Где – то в облаках постоянно… – голос Подины вернул из воспоминаний.  – А это что еще за сырость ты развела?  –  подошла к ней, увидела слезы на глазах, –  не надо мне тут сырости, и так в приемном отделении какой год не можем вытравить плесень из коридора… Просто беда какая – то… Эта влажность и холодрыга вечные с моря… Ненавижу этот климат… Если бы не наше красивое лето и золотая осень, давно бы свалила из Кёнига1…

– Прости, Поль… Я, так, просто… Гормоны, наверное,… Боюсь, если честно…

– А что бояться – то? Все равно родишь, понимаешь? Никто беременным всю жизнь ходить не сможет… Так что страхом тут особо – то и не поможешь… Выдохни лучше… – утешила подруга.  – Как там наш богатырь? – нежно провела по животу подружки,  –  крестничек, сегодня встретимся с тобой или еще посидишь у мамы в животике? Блин, Лер, вот каждый раз смотрю на тебя и диву даюсь –  ты вообще не поправилась, и это, знаешь, плохо… Поэтому тебя так и колбасит… Умеренная прибавка в весе при беременности нужна, понимаешь? А то ощущение, что у тебя живот искусственный… Просто приставлен муляж к худышке… Поэтому и спина так болит, и давление скачет…

Валерия понуро опустила голову. Что она могла сделать? Она ведь не виновата… Почувствовала толчок… Еще один…

– Ой, как – то он активно начал двигаться… И внизу живота тянет…

– Давай – ка мы тебя на КТГ отправим, а потом посмотрим… – не успела договорить, потому что по ногам Валерии потекли воды…

– Ну вот и ответ будущего крестника, собственно…

Ночь. Бессонница. Одиночество. Взгляд в потолок, пустой и отрешенный. Невольная попытка глаз то и дело поймать блики света от фар редко проезжающих по улице в этот поздний час машин… Как знакомо ей стало это чувство… Сколько таких ночей прошло в ее жизни? Не считала… Потому что больно было считать… Обычно, отсчет бывает от чего – то или до чего – то… Один сопровождается только грустью и сожалением, другой – вселяет надежду… Ее отсчет, как старые часы на стене, отстукивал дни в пустоте… Дни в новой, искусственной реальности, где вроде все было настоящим, вот только она уже настоящей не была… Ее отсчет  –  от того самого дня, когда она своей собственной рукой все перечеркнула, поставив подпись на секретных документах о предоставлении Валерии Александровне Крыловой политического убежища в России с последующей сменой имени на Иванову Валерию Макаровну…

Валерия Макаровна… До сих пор ей так резало слух – это отчество… С фамилией она более – менее свыклась. Возможно, потому, что сама меняла ее при замужестве… а вот отчество… Отец занимал особое место в ее жизни… И пускай они не были очень близки, она восхищалась им, обожала, считала лучшим из мужчин… С мамой было сложнее… Мама всегда воспитывала, всегда поучала… Как она сама говорила, прививала дочери более приземленные вещи, в то время, как отец со своей наукой витал в облаках… Интересно, почему так… Мама ведь тоже была вроде и умной, и ученой, и с папой бок о бок все эти годы работала, вот только сохранилась в ней эта женская приземленность… а он был в своих звездах всегда, далеко – далеко… Но ее ей все равно тоже очень сильно не хватало –  даже этого нравоучительного строгого взгляда, поджатых в тонкую линию губ, многозначительных вздохов… Вот посмотри она на нее сейчас так, опять вздохни, сразу бы бросилась ей на шею и зацеловала… Растопила этот лед строгости, а потом они бы вместе над всем эти посмеялись…

Русские выполнили свое обещание –  раз в квартал исправно присылали ей данные о том, что происходит в жизни родителей. Даже несколько снимков прикладывали. Вот, они из магазина выходят, вот, газон перед домом подстригают… Да только что фото, что отчеты были сухими, дежурными… Словно рапорт читала. А ей так хотелось их чувств, спросить, что на душе, в глаза взглянуть… После этих отчетов только хуже становилось… Но самые сильные тяжесть и боль от разлуки в полной мере пришли не сразу… Скорее на третьем триместре беременности, когда гормоны стали играть и так отчаянно хотелось видеть рядом кого – то близкого и родного… И пускай раньше они виделись не так часто, она всегда знала, что из любой точки мира, будь она на Шпицбергене или в Чаде, можно было взять мобильный и набрать их номер… а сейчас… Сейчас была пустота… отсчет от той точки, когда все кончилось…