Тем не менее далее Ромм сообщал, что испытывает «пылкий интерес» ко всем наукам и сконцентрироваться на какой-то одной ему трудно, ибо хочется познакомиться со всеми. Эту же тему он развил и в другом письме летом 1778 года:

Увлечение самым широким спектром научных дисциплин действительно не приближало Ромма к превращению в полноправного «гражданина республики наук», ибо он по-прежнему чувствовал себя всего лишь просвещенным дилетантом и, по-видимому, не без оснований. Весьма характерны в данной связи те ощущения, которые он испытывал в беседе на научные темы со своим старым знакомым Дю Карла, заметим, далеко не самым крупным из ученых того времени:

После того как Ромм отказался от занятий медициной, но не преуспел в других науках, ему оставалось лишь надеяться на счастливый случай – на успех какого-либо начинания, подобного «академическому проекту». Однако такой успех зависел уже не столько от самого Ромма, сколько от сочетания сил и влияний в высших сферах власти, куда риомец доступа не имел и где его интересы представляли его покровители. Но вероятность благоприятного совпадения звезд на этом небосклоне была не слишком высока, и, соответственно, перспективы карьеры Ромма оставались более чем туманными. Тем же летом 1778 года он так писал об этом Дюбрёлю:

Шансы Ромма на успешную карьеру становились все призрачней. После первых успехов в «штурме» Парижа, когда молодой провинциал сумел обосноваться в столице, обзавестись полезными знакомствами и покровителями, найти себе скромный, но постоянный заработок и приступить к занятиям медициной, дальнейшее его продвижение к поставленной цели явно застопорилось. После четырех лет пребывания в столице положение Ромма оставалось практически столь же неопределенным, как и после первых четырех месяцев.

Врачом он не стал и, похоже, распрощался с надеждой на это. В последний раз о гипотетической возможности получения такой профессии Ромм упомянул в своей переписке на исходе 1778 года, когда сообщил друзьям, что собирается в Монпелье на знаменитый медицинский факультет, который в свое время окончил доктор Буара. Но порыв, возможно вызванный запоздалым сожалением об утраченных перспективах, оказался кратким, и к этой теме Ромм больше не возвращался. Подобные метания показывают, сколь мало определенности было в его планах на будущее.

Не стал он также математиком или физиком. «Академический проект» окончился неудачей, как, по словам Ромма, и «множество» других. Риомец не имел каких-либо реальных достижений в этих дисциплинах – ни научных трудов, ни совершённых открытий, которые позволяли бы ему в силу собственных заслуг претендовать на успешную карьеру в данной области. Единственным его козырем была поддержка высоких покровителей, но те, увы, оказались недостаточно «высоки», недостаточно влиятельны, чтобы обеспечить своему подопечному искомую должность.

О степени влиятельности того «лобби», на поддержку которого мог рассчитывать наш герой, мы можем судить по списку парижских знакомых Ромма, составленному им в конце 1778 года по неоднократно повторявшейся просьбе Дюбрёля. Список состоит из двух частей – «высшее общество» и «ученые с писателями», в каждой – по 14 имен.

Изучая первый раздел этого перечня, нельзя лишний раз не оценить, какой удачей для Ромма оказалась его встреча с графом А.А. Головкиным уже в первые месяцы пребывания в Париже, а затем и знакомство через него с графиней д’Арвиль. Даже четыре года спустя связи риомца в высшем свете ограничивались преимущественно окружением этих двух его покровителей. Маркиза Монкан была любовницей А.А. Головкина и подругой м-м д’Арвиль. К числу друзей последней принадлежали также графиня Жюмияк, графиня Жанлис, шевалье Т. Ламет (будущий деятель Революции), граф Шатэнье, а граф д’Эссюй являлся ее родственником по мужу. Кроме них, в этой же части списка упомянуты шведский барон де Сталь, командир Буйонского полка барон Флашланден, граф д’Альбаре (ставший накануне епископом), близкие к литературным кругам аббаты Сабатье и Ларош, а также м-ль Валетьер, идентифицировать которую издателям переписки Ромма не удалось.

Все эти лица, по словам Ромма, «желали ему добра», однако на деле их возможности оказать ему сколько-нибудь действенную протекцию были не слишком велики. Среди них мы не видим никого, кто занимал бы сколько-нибудь значительный пост в административных органах, не говоря уже о правительстве. К тому же в положении двух главных покровителей Ромма имелись некоторые «слабости», снижавшие эффективность их влияния. Мария-Антуанетта откровенно недолюбливала графиню д’Арвиль, что, естественно, отнюдь не способствовало повышению кредита той при королевском дворе. Головкин же хотя и пользовался несомненным уважением в высшем свете Франции, однако был иностранцем и не принадлежал ни к одной из придворных «партий», игравших ведущие роли на политической сцене королевства.