Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не потерял, – молотобоец усмехнулся. – Да не переживай ты так из-за одежки девичьей, подумаешь, эко дело! Плат повяжи покрепче, а как к починку пойдем, придумаем что-нибудь.
С вершины пологого холма открывался чудеснейший вид на всю округу. Везде, сколько хватало глаз, шумели леса: вблизи – темно-зеленые, хвойные, с белоствольными вкраплениями березок, вдалеке – голубоватые, густо-синие даже, словно бы покачивающиеся в туманной дымке. Слева протекала река, а впереди, за перелеском и березовой рощицей, средь блестящих зеркал озер поднимался к небу купол Спасской церкви. Купол, как и церковная крыша, был крыт осиновой дранкой, никогда не темневшей, светившейся в солнечном свете, словно самое настоящее серебро!
– Господи, красота-то какая! – не удержался Митрий. – Ну наконец-то пришли.
Беглецы дружно упали на колени и, перекрестясь, возблагодарили Господа за окончание пути.
– Интересно, – поднимаясь на ноги, озаботился Митька. – Что же гости московские, завернут к погосту иль прямо поедут? Дорожка-то во-он, – он кивнул вперед, – в заозерье ведет. А погост-то, видать, на отшибе.
– Эвон, не завернули, – прищурив глаза, прошептал Прошка. – Прямо поехали… во-он их возы видать.
Митрий тоже всмотрелся:
– Вижу…
Московские возы, словно букашки-жуки, неторопливо забирали вправо от погоста, куда и вела дорога, казавшаяся издалека желтой песчаной нитью. Там, на холме, меж двух озер, виднелась какая-то деревенька… не одна, с выселками.
– Кузьминки, – вспомнив, пояснил Митрий. – Кажется, так называется… А дорожка – Кузьминский тракт. На Архангельский городок, да есть и повертка на север – к погосту Тойвуйскому вкруг Онеги-озера, а дале – к Сумскому острогу, а уж там Белое море – и Соловки.
Прошка уважительно покачал головой:
– И откуда ты, Митька, все это знаешь?!
– Да был у меня один знакомец, монах, Царствие ему Небесное. Научил, что сам знал. – Митрий вздохнул и перекрестился, после чего добавил и про Карлу Иваныча, «доброго свея», у которого как-то во все глаза рассматривал «чертеж земли русской». Не просто так смотрел, много чего и запомнил, особенно что к Тихвинскому посаду близко.
– Ну, что? – взглянула на ребят Василиска. – Идем, что ли? Солнышко-то, чай, скоро закатится.
Невелик оказался Спасский погост – церковь, кладбище да пяток изб, мимо которых вдоль поскотины тянулась дорожка на выселки. Вокруг церкви шумели березы, дальше, у подножия холма, синело озеро, еще дальше рос густой орешник, а уж за ним виднелись сосны и ели. Посовещавшись, беглецы решили к церкви не подходить, а выяснить о починке дядьки Кузьмы у какого-нибудь пастушонка. Как раз у околицы, на поскотине, паслось стадо коров. Рядом, под старой раскидистой березой, подложив под голову руки, лежал малец лет двенадцати – босой, белобрысый, веснушчатый, – рядом, в траве, валялся длинный пастуший кнут. Никакой собаки, слава Богу, не было – была бы, так давно б выскочила, почуяв чужих.
– Эй, парень, – выйдя из-за деревьев, тихо, чтобы не напугать пастушонка, промолвила Василиска.
Парнишка испуганно вздрогнул, перевернулся, но, увидев перед собою девчонку, облегченно вздохнул:
– Ты чего здесь?
– С Пашозерья я, – влегкую соврала Василиска. – Родичей иду навестить на починок, да вот заплутала.
– А, с Пашозерья, – пастушок лениво улыбнулся. – Знаю. А чей починок ищешь?
– Дядьки Кузьмы…
– Эвон! – Парнишка покачал головой и присвистнул. – А говорят, он уж давно в запустенье, починок-то.
– Да что ты?! Неужто правда?
– Ну, точно-то не скажу, а так, слухи ходили. Ты, дева, совсем не в ту сторону забралась. Починок Кузьмы во-он за тем озером, – пастушонок махнул рукой. – Видишь – дорога?
– Угу, вижу. Там и избы.
– Избы – это Кузьминки, деревня с постоялым двором, а тебе еще верст пять подале надо, за холм да за лес… Ну, добредешь до Кузьминок, там спросишь – покажут.
Поблагодарив пастушка, Василиска улыбнулась и, перекрестившись на Спасскую церковь, ходко пошла в указанную сторону, моля Господа, чтобы не столкнуться с кем-нибудь из причта – дьячком иль пономарем. Расспросы всякие начнутся, а духовным врать – последнее дело.
Позади послышались торопливые шаги – то догоняли девчонку ее спутники.
– За Кузьминками, оказывается, починок-то, – оглянувшись, сообщила Василиска. – Верст пять. Если стоит, если не в запустении.
– Да слышали мы, – Митрий усмехнулся и с тревогой посмотрел в небо. – Эх, не успеем до темноты. Придется в лесу ночевать.
– Да может, и успеем, всего-то пять верст! – уверенно заявил Прошка. – А ну-ка, прибавим ходу.
– Ежели кого встретим – мы с Пашозерья идем, – оглянувшись по сторонам, в который раз уже напомнил Митрий. – В монастырь, к Богородице Тихвинской приложиться. А что не в ту сторону путь держим – так заплутали малость.
Он еще что-то хотел сказать, да не успел – позади послышался скрип тележных колес. Ребята собрались было юркнуть в придорожный лесок – да уж больно редок он был, ну и запряженная парой лошадок телега уже выскочила из-за поворота.
– Эгей, люди добрые! – придержав коней, засмеялся возница – молодой круглолицый парень с чуть кучерявившейся бородкой и длинной, падавшей прямо на глаза челкой. – Куда путь держите?
– Здрав будь, – путники чинно поклонились. – На богомолье идем, к Богородице Тихвинской, да вот заплутали.
– Хорошее дело, – одобрительно кивнул парень, внимательно осматривая беглецов.
Митька поежился – почему-то не понравился ему этот взгляд, больно уж пристальный был, липучий. Хотя, может, это просто так показалось.
– Вам лучше б заночевать, – между тем продолжал незнакомец. – В Кузьминках как раз и постоялый двор есть – с паломников не возьмут много, а то и так, за молитву переночуете.
– Да у нас тут родичи дальние, на починке, – осторожно сообщил Митрий. – Починок дядьки Кузьмы, не знаешь?
– Дядьки Кузьмы?! – Парень присвистнул. – Да это ж за лесом, верст семь с гаком. Не советовал бы я вам туда идти – дорожка-то там не очень, не дорожка – тропа, потемну уж точно заплутаете. Да и волков там много, в починке-то уж третью собаку сожрали, ироды!.. Да не думайте, садитесь, вон, на телегу, подвезу до Кузьминок. Там заночуете. А уж потом, с утречка – и на починок. Эвон, гляньте-ко, экая синь идет!
Путники повернули головы – и в самом деле, с востока, медленно пожирая на глазах темневшее небо, наползала огромная черно-синяя туча, сулившая ближе к ночи ливень, а то и грозу. Беглецы переглянулись и дружно полезли в телегу.
– Ну, вот и славно! – Ухмыльнувшись, возница тронул вожжи.
– Тебя как звать-то? – усевшись, спросил его Митрий.
– Никодим я. Николы-охотника сын. Н-но, милаи! Пошли!