— Что ж, постарайся не возбуждать ничьих подозрений. Сходи посмотри, там ли Марчвуд и как она выглядит. Только не вздумай ни о чем расспрашивать ее и не намекай, что тебе известно об убийстве!

— За кого ты меня принимаешь! — возмутилась моя жена. — Что ты, Бен!

— Конечно, я знаю, ты поведешь себя тактично, — поспешил добавить я. — Но я не хочу пугать Марчвуд больше, чем она уже напугана.

Лиззи сразу встрепенулась:

— По-твоему, она чего-то боится? Не просто потрясена и огорчена?

— Да, — ответил я, — чем больше я обо всем этом думаю, тем больше мне кажется, что Изабелла Марчвуд очень боится. Но я не знаю, кого или чего.

На следующее утро, к досаде суперинтендента Данна, представители прессы пронюхали о Речном Духе. Должно быть, их очень воодушевило убийство красавицы жены владельца галереи на Пикадилли, которую задушили в Грин-парке. О таком происшествии им можно было только мечтать! Естественно, убийство Аллегры Бенедикт тут же начали приписывать Речному Духу. Я был раздражен не меньше чем Данн. У меня до сих пор не было доказательств того, что Аллегру Бенедикт убил Речной Дух. Однако репортеры, похоже, нисколько в том не сомневались.

В результате об убийстве написали на первых полосах под набранными крупным шрифтом заголовками. Историю раздували не только в бульварной прессе. «Дейли телеграф» посвятила убийству половину полосы. О нем также упомянули в «Таймс»; после абзаца, посвященного преступлению, газета привела мнение одного высокопоставленного представителя церкви об уличной преступности. Мы понимали: шумиха продолжится до тех пор, пока мы не арестуем убийцу. Читатели завалили редакции письмами; многие подавали запросы в парламент. Отдуваться пришлось самому министру внутренних дел. Он уверял, что улицы Лондона вполне безопасны для порядочных женщин. Ответ министра вызвал еще больший шквал писем. Рисовальщики изображали Речного Духа — каждый в меру своей фантазии, но образ оказывался неизменно зловещим. Публика дрожала, представляя, что такое создание рыщет по улицам столицы.

Конечно, во всем, как всегда, обвинили полицию. Авторы писем особенно подчеркивали, что нас никогда не бывает рядом, когда мы нужны. Чаще всего употреблялись слова «деньги налогоплательщиков».

— Откуда они узнали? — осведомился разгневанный Данн, стуча кулаком по расстеленной на его столе газете. — Конечно, трудно предполагать, что они не узнали бы о мертвой женщине, обнаруженной в парке. Но кто сообщил им о так называемом Речном Духе?

— Сэр, позвольте изложить мои соображения, — попросил я. — Как только в печати появился рассказ о задушенной женщине, одна из уличных девушек пошла к репортеру и продала ему рассказ о Речном Духе за гинею. Начался сезон охоты; все репортеры гоняются за девушками, которым есть что рассказать о Речном Духе.

— Именно этого я и боялся! — вздохнул Данн, потирая голову. — Можно усилить патрули, которые обходят набережные. Но если маньяк ищет жертвы и в парках…

— Мы по-прежнему не знаем, сэр, существует ли Речной Дух на самом деле и он ли убийца. По словам Дейзи Смит, девушки, с которой я встретился на мосту, Дух схватил ее руками за горло. Ни о каком шнуре она не упоминала.

— Значит, он изменил стиль, — буркнул Данн.

— Зачем ему менять стиль, сэр?

— Да затем, что девушки от него сбегают! И уж следующую жертву он твердо решил не упустить!

Такая версия уже приходила мне в голову, но, хорошенько поразмыслив, я отказался от нее.

— В таком случае, — возразил я, — почему он воспользовался обоими способами в одну и ту же ночь? На шею Дейзи он никакой петли не набрасывал.

— Откуда мне знать, что творится у него в голове?! — заревел Данн. — Мы имеем дело с сумасшедшим! Судя по всему, на следующую жертву он может наброситься с ножом. Росс, он мыслит иррационально.

Речной Дух, которого мы пока так называли за неимением лучшего прозвища, возможно, и мыслил иррационально в обычном смысле слова, но у него имелись свои причины поступать так, как он поступал. Может быть, он ненавидел проституток или ему просто нравилось пугать девушек своим зловещим видом. Может быть, он собирался лишь запугивать их до смерти. Руки на горле намеревались напугать, но не убить. Так я рассуждал. С другой стороны, убийца Аллегры Бенедикт вышел из дому с мотком шнура в кармане. Значит, он заранее задумал убийство.

Вслух я согласился с суперинтендентом: да, разумный человек не станет одеваться в саван и рыскать по улицам в тумане, нападая на уличных женщин. И все же я сомневался, что одну из них он схватил за горло, а для другой приготовил петлю, и все это в одну и ту же ночь. Правда, своими последними умозаключениями я с Данном не поделился. Он был не в том настроении, чтобы слушать.

В тот же день я познакомился с Джорджем Ангелисом. Моррис, как и было велено, отправился искать ювелира Тедески и бывшего дворецкого Бенедиктов, Мортимера Сеймура. Молодой Биддл с радостью бросился на Пикадилли искать мальчишку-подметальщика. Я же поехал в Галерею изящных искусств Бенедикта.

Здание с довольно скромным фасадом располагалось на южной стороне Пикадилли, недалеко от парка. Мне показалось, что близость галереи к тому месту, где нашли убитую Аллегру Бенедикт, имеет какое-то значение. Но какое, я пока не знал. К сожалению, я еще многого не знал. Ну а галерея чем-то напоминала похоронное бюро: двери и оконные переплеты были выкрашены черной краской. В зеркальной витрине я не увидел никаких экспонатов, кроме единственного пейзажа маслом на мольберте. Картина представляла собой пейзаж: вид города с большим барочным купольным храмом, нарисованным с другого берега реки. Мольберт был окружен бархатными шторами.

Хотя на двери не висело таблички «Закрыто», галерея оказалась заперта. Я решил, что управляющий, Джордж Ангелис, впускает только постоянных, солидных клиентов. Впрочем, постоянные клиенты сейчас наверняка избегают галерею, боясь попасть в лапы репортеров. Я долго звонил в колокольчик. Наконец за стеклом появилась фигура молодого человека, который жестом приказал мне убираться. Я с грустью подумал, что совершенно не похож на постоянного клиента. Наверное, молодой человек принял меня за репортера. Я произнес одними губами слово «полиция». На лице молодого человека застыло смиренное выражение, он отпер дверь и впустил меня.

— Спасибо, — сказал я. — Инспектор Росс из Скотленд-Ярда.

— Да, сэр, — вежливо ответил он и стал ждать, пока я объясню, чего хочу.

Я пришел в замешательство; он ведь наверняка знал, по какому делу я пришел. Об этом мне сказала гримаса, которая появилась у него на лице, когда я упомянул о своем роде занятий. Но, увидев его вблизи, не по ту сторону стекла, я был также поражен его внешностью. Он оказался очень молод; на мой взгляд, ему было не больше двадцати — двадцати двух лет. Более того, он был настоящим красавцем. Непривычно давать такое определение мужчине, и все же это было именно так.