При одном воспоминании о ледяном пронизывающем ветре, обдувавшем высокую башню, которая возвышалась над бастионами Фростмарриса, Оскану стало зябко даже под теплым одеялом. Город спал где-то далеко внизу, крошечный и едва различимый во тьме. В лунном свете столица напоминала искусно вырезанную хрустальную игрушку. Юный знахарь, как зачарованный, смотрел на путаницу улиц и закоулков, сплетающихся в тугие узлы перед четырьмя главными воротами города, но тут протяжный вой вервольфа вспорол ночную тишину, прогнав его оцепенение.

Ветер рвал послание в клочья, и Оскану пришлось подождать, пока вой повторится, чтобы разобрать смысл с начала и до конца.

— Ну и? — прогудел король, отчего изо рта у него вырвалась целая туча пара. — Что они говорят?

— Это ответ с севера, — сказал Оскан. — Они созывают своих людей, но потребуется несколько месяцев, чтобы собрать все войско. А вторжение начнется раньше, может, и недели не пройдет. Они придут на помощь принцессе, как только смогут… если к тому времени она еще будет жива.

— Надо же, как они верят в благополучный исход… — пробормотал Редрот на редкость тихо.

— Есть и еще кое-что, — добавил Оскан. — Люди-волки говорят, что могли бы предупредить принцессу, но опасаются приближаться к Фростмаррису, потому что стражники убьют их, едва завидев.

— То-то же, — улыбнулся король. — А мы и так теперь все знаем благодаря тебе, Оскан. Со всей страны стекается ополчение. Уже через час моя дружина отправится на юг, а я поведу конницу, как только закончатся йольские празднества. Еще через день мы догоним пехотинцев и прибудем в Южную марку все вместе.

— Итого пять дней, — тихо сосчитала Фиррина. — А вервольфы ожидают начала вторжения в течение недели.

— Ну, думаю, до конца недели ничего не произойдет, — заверил ее Редрот. — От леди Теовин не приходило никаких известий, а ее разведчики наверняка заметили бы скопления войск у южной границы. Так что все еще только начинается. Ведь такую огромную армию, как у Сципиона Беллорума, непросто переместить. Полагаю, у нас есть еще восемь-девять дней.

— Но ты же сам говорил, что Беллорум всегда побеждает благодаря многочисленности, железной выучке войск и — преимуществу неожиданности, — напомнила Фиррина.

— Верно. Но он-то не знает, что мы уже ждем его.

Оскан уютно свернулся под одеялом, однако мысли о встрече с Фирриной и ее отцом не давали ему заснуть. Да, принцессу и короля явно напугала угроза нашествия, но было и еще что-то… Они ждали вторжения с нетерпением! О мощи полипонтийской армии ходили легенды, равно как и о нахальстве Сципиона Беллорума. Как же можно мечтать помериться силами с таким противником? Оскана приводила в ужас близость войны. Когда он говорил с Фирриной о том, что поздний снег предвещает беду, все это казалось очень далеким и будто совсем не касалось его. И вот уже люди-волки собирают сходку, а король созывает ополчение. И все это происходит на самом деле, так близко, что нет никакой возможности не верить. Оскану уже слышалась тяжелая поступь имперской армии, топчущей земли крошечного королевства. Хотя, кроме него, никто в замке почему-то не волновался. Оскан знал, что новость уже разлетелась по двору, и все, начиная с самых приближенных вассалов и заканчивая последним поваренком, знают все до мельчайших подробностей. И несмотря на это, еще не занялся рассвет, как за стенами вновь поднялась предпраздничная суматоха, словно над страной не висела смертельная угроза войны и разорения.

Возможно, люди просто скрывали свой ужас перед надвигающимся бедствием, искали возможность забыться в привычных хлопотах. И по размышлении Оскан понял, что они правы. Все равно ведь пока больше ничего нельзя сделать. Дружина уже в пути, ополчение собирается, так что толку попусту изнывать от беспокойства? Должно быть, это умение продолжать жить как ни в чем не бывало, пусть даже мир вскоре грозит рухнуть, заразительно… С этой мыслью Оскан погрузился в сон.

А тем временем далеко в лесах и горах продолжали переговариваться вервольфы, и не было никого, кто мог бы разобрать их послания, которые становились все более тревожными. Оскан спал в теплой постели, благо пока что мог ничего не бояться. Луна сияла в серебряном ореоле, вскоре небо на востоке озарили первые лучи солнца. Наступил день зимнего солнцестояния. Замок суетливо готовился к вечернему пиршеству, коридоры и залы полнились аппетитными запахами и возбужденным гомоном. Но Оскан безмятежно спал еще несколько часов, пока его не разбудил громкий стук в дверь. В комнату ворвался вооруженный стражник.

— Принцесса Фиррина приказывает тебе явиться в главную залу! Она сказала, что желает тебя видеть, даже если мне придется вытащить тебя из постели за шкирку! — рявкнул солдат, сверля недобрым взглядом Оскана, который сидел на постели и сонно тер глаза.

— Я уже проснулся! Секунду, я только оденусь! — поспешно крикнул юноша.

Стражник кивнул и исчез за дверью. Оскан вскочил с постели, хотя мышцы еще не проснулись и слушались плохо, и начал торопливо одеваться. Когда он натягивал через голову рубаху, до него донеслось чье-то сладкое пение. Только тут знахарь вспомнил, какой сегодня день. Это же Йоль! Уходит старый год и наступает новый!

Он всегда любил этот праздник. Оскан присел на минутку, вспоминая, как когда-то они с мамой вместе украшали пещеру. Она всегда знала, где достать самые блестящие ветви падуба с самыми яркими ягодами. И она всегда брала сына с собой, когда отправлялась в лес на поиски омелы. Однажды они нашли рощицу старых диких яблонь, которые под тяжестью этого удивительного растения с бледными листьями гнулись почти до земли. И все равно мать Оскана почтительно поклонилась деревьям и попросила разрешения срезать пучок омелы священным серпом.

Оскан до сих пор помнил пещеру, наполненную ароматами вечнозеленых растений и праздничных блюд. К тому же Йоль был единственным праздником, когда мать Оскана хоть что-то рассказывала о его отце. Мальчик знал, что лучше не донимать ее расспросами, и запоминал каждую драгоценную крупицу знания, чтобы обдумать на досуге.

— Я встретила его как раз в это время года, — как-то сказала мать, собирая ветки падуба. — Он был высокий, бледный и статный, как молодая береза.

— Но кем он был, мама? Как его звали?

Она загадочно улыбнулась:

— Они никогда не называют своих имен. Имя дает власть над ними, поэтому лишь самые близкие соплеменники знают, как их зовут.

— Тогда скажи хотя бы, из какого племени он был?

— Из очень древнего. Старейшего среди разумных племен. Догадайся сам — разве я недостаточно подсказок тебе дала?

Оскан немного подумал и решил, что, пожалуй, и впрямь достаточно.

— Он был сильным и добрым?

— Такие, как он, все сильные. Что же до доброты, то… кто знает? Они выбирают между светом и тьмой, каждый из них должен сделать этот выбор. Однажды он встанет и перед тобой.

Эти воспоминания были настолько живыми, что Оскан почти чувствовал легкий ветерок, что гулял в тот день по лесу, и запах пирогов, которые мама пекла к празднику… Тут он очнулся, сообразив, что пирогами пахнет из дворцовой кухни, а что Фиррина ждет его на праздничный завтрак.