Смотреть на нее хотелось постоянно. Как едет, как изгибается, как ест и облизывает с губы крошки. Как обхватывает бутылку с водой. Пальцами, ртом.

Как нагибается надо мной, потому что я и правда загляделся, за что и поплатился падением с велосипеда.

Сворачиваю код и вырубаю компьютер. Впервые программирование не успокаивает. Работа словно подернулась толстым слоем льда, по которому хоть молотком колоти, но уйти в нее, как под воду, с головой больше не получается.

В моей голове только она.

Та, с которой я все-таки рискнул встретиться лицом к лицу, потому что никак иначе выжечь ее из воспоминаний не получалось. И тогда я решил, что приму правила еигры. Наступлю себе на горло и куплю ее, хотя и считал это ненормальным, неадекватным, аморальным поступком.

Но я пошел и на это, решив, что, оставшись наедине, наконец-то увижу, что она совсем не та, какую я ее себе выдумал. По плану, воображение должна была безжалостно перебить суровая реальность.

Но реальность положила меня самого на лопатки.

И в лесу это произошло в буквальном смысле.

Кряхтя, как столетний дед, встаю из-за стола и замираю возле окна во всю стену, мимо которого и проехала Жаклин, общаясь тогда с Чарльзом. Кот никуда не делся. Поверх наброшенного на инструмент чехла он и сейчас нежится в лучах солнца. Вытянулся во весь свой рост и всем своим видом показывает, что чхать он хотел на мои проблемы.

— Неплохая лежанка вышла, да? — погладил его, но он и ухом не повел. — Ну хочешь, кабинет оставлю открытым, будешь тут спать. Ну чего ты к ней ночью перебрался?

Мейн-кун раздраженно качнул хвостом.

— Не мое это дело, конечно, с кем ты спишь, — соглашаюсь. — Но прояви уважение, это я твой хозяин. И я пожалел тебя, взял с собой, а не оставил одного в городской квартире. А ты вместо благодарности сбегаешь в чужую спальню.

Разбуженный кот открывает глаза и садится, нервно обмахиваясь рыжим хвостом. После жестокой попойки на утро я смотрю на мир тем же взглядом, у Чарльза же он постоянно только такой.

Кот награждает меня долгим взглядом — в янтарных глазах ничего, кроме презрения и раздражения, а потом опять устраивается на крышке рояля, на этот раз демонстративно повернувшись ко мне спиной.

Когда-то Аннета говорила, что мой кот ее недолюбливает, а я ей не верил. Теперь мой кот и меня ни во что не ставит.

— Предатель, — вздохнув, ерошу рыжую шерсть.

После, держась за поясницу, по-турецки сажусь прямо на пол. Давай, медитация. Твой ход.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, а после медленно выдыхаю. Привожу сознание в равновесие.

Нельзя сдаваться ей так быстро.

Да какое быстро, Адам!

Нельзя вообще сдаваться! На кону мое собственное будущее, в которое я планировал войти, освободившись от больной одержимости. Но рядом с ней все идет не так… Как и в первый раз, так и сейчас, рядом с ней я снова ставлю будущее под удар.

Вдох. Выдох.

Игнорировать. Не замечать. Не смотреть.

Не желать.

И не перечислять, что именно не желать!

Ничего не желать.

Аннета прекрасная, удобная, воспитанная, а родство с Томпсонами это лучший вклад в будущее. Шанс перейти на другой уровень. Брак с ней такая же полезная штука, как, например, сельдерей.

И такой же безвкусный. Но раньше меня это устраивало!

Вдох. Выдох.

Раньше я ведь как-то жил без терпко-сладкой черной смородины? Да, думал о ней иногда, а первая встреча всколыхнула забытые воспоминания. Но раньше я мог взять их под контроль? Значит, смогу и сейчас.

Цок. Цок. Цок.

Она обула каблуки? Я же просил все выбросить!

Опасные мысли.

Вдох. Выдох.

Думай о спокойных волнах океана, Адам. Легкий вдох, как прибой, и тихий медленный выдох.

Больше не доносится ни звука. И хорошо. Пусть ведет себя тихо, как мышка. Голая мышка на каблуках. Плевать и на это.

Цок. Цок. Цок.

На кухне гремит посудой. Правильно, тебе тут не ресторан, Жаклин. Если нужна еда, то нужно ее самой приготовить. Все идет так, как я и планировал. Я работаю — она готовит. И спим мы при этом в разных спальнях.

Шорох и прыжок — это Чарльз спрыгнул с рояля. Чертов предатель. Топ, топ, топ мягкими лапами в сторону кухни.

— Привет! Хочешь быть моим помощником?

Сколько тепла в ее голосе, когда она обращается к коту! Ко мне и того меньше.

Вдох. Выдох.

Чарльз суровый мейн-кун, его нежностями не проймешь! Он взирает на мир с таким же саркастическим пренебрежением, как и я. Стоило увидеть этот презрительный взгляд, как я не устоял.

Он что, мяукает?!

— Хочешь кусочек, котик? А тебе можно сырое мясо?

— Мя, мя, мя-у!

Молчаливый рыжий воротник, который за полтора года подал голос лишь однажды, когда я прищепил ему хвост крышкой рояля, теперь выпрашивает еду?!

Он с ней разговаривает!

Цок. Цок. Цок. Шипение сковороды. Писк нагретого гриля. Снова шорох и ритмичный перестук ножа.

К черту океан и его спокойные волны. Голод! Вот почему не могу настроиться на медитации, точно. В этом причина! Свой сэндвич я даже не ел.

Кое-как поднимаюсь на ноги, ковыляю из кабинета, держась за поясницу в сторону кухни.

И едва не падаю от удивления. Шока. Наслаждения. Ярости. Злости. Возбуждения. Коктейль эмоций настолько сложный и опасный, что вычленить какую-то одну невозможно, как и не поддаваться увиденному.

Мой взгляд сначала расплывается, выхватывая детали, а после медленно снизу-вверх ползет все выше, смакуя каждую деталь. Отказаться от рассматривания невозможно, как и отвести взгляд.

Жаклин действительно обута в изящные черные туфли с тонкими, как невидимки, шпильками. Мои глаза скользят выше, по голым, бесконечным ногам, до поясницы, на которой покоится бантика от фартука. Чуть выше ямочек на ягодицах, которые напрягаются от каждого движения у плиты.

Волосы собраны в высокий хвост, который струится черным золотом по голой спине вплоть до лопаток. А в уши вдеты длинные серьги, которые качаются при каждом движении.

На ней только туфли, фартук и сережки. Ведь другой одежды у нее так и нет.

Жаклин оборачивается, в ее руках блюдо с горячим сочным мясом.

— Мистер Грант, — улыбается она ярко-красными губами. — Хотите есть?

Хочу.

Тебя.

Прямо сейчас.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍