казенные плащи. Алекс велел расставить везде медные жаровни с углями, вокруг них кучками тряслись слуги, грели руки. Государь же блаженствовал, наслаждаясь прохладой. Он чертил за рабочим столом. Рядышком сопел Драчливый, ревниво вглядываясь в появляющиеся линии. Он действительно был гениальным механиком, мгновенно разбираясь в разрезах и проекциях.

Бурчал:

– Это просто, я бы и сам смог додуматься.

Алекс проговорил рассеянно:

– Ага, лет через двести.

Мастер не обратил на его слова никакого внимания.

– Можно обточить железный вал, – и торжествующе, – а чем ты будешь резать железо, никакой булат его не возьмет, это тебе не бронза.

– Возьмешь у Корсу пару небольших алмазов и велишь дворцовому гранильщику обработать их вот так – пирамидкой. Будет резать как масло.

Драчливый разочарованно взмахнул рукой:

– У тебя на все готов ответ. Легко тебе рисовать, а вот попробуй-ка сделать все это.

– А я тебя зачем главным механиком назначил, может мне еще самому кувалду взять? Могу показать, тебе же стыдно будет, император молотом машет – мастера учит.

– Механик, механик, слово-то какое выдумал, чистое ругательство. Не бывает таких слов.

– Теперь будет. Ну-ка вали отсюда, ступай работать, а то вот прикажу палачу, он тебе живо кожу с задницы обдерет. Сам почувствуешь, каково быть битым – Алекс засмеялся.

Вартус, неохотно оторвавшись от чертежей, закосолапил к выходу.

В углу кабинета над жаровней дрожал Корсу, закутанный в плащ – один нос торчал.

– Что, Корсу, замерз? Погоди, мы вот на север сплаваем, с ледяных гор на щитах нагишом покатаемся. Ух, здорово!

Корсу затрясся еще сильней:

– Ну и развлечения у вас там наверху. Меня однажды банщик окатил водой пополам с этим самым льдом – мало глаза не вылезли. Тебя, должно быть, на льдине зачинали.

– Позови-ка мне управляющего государственными землями, как бишь его, Торк?

Торк, веселый плешивый толстяк, с умным проницательным взглядом, склонился в низком поклоне.

– Скажи-ка мне, управляющий, велика ли доля государственных земель?

– Велика, государь, но обрабатываются они крайне плохо, доход с них незначительный.

– Не боишься признаваться, ведь тебя за это, вроде бы, выгнать надо?

– Не боюсь, потому что знаю, кому говорю. Земли обрабатываются рабами, а значит, обрабатываются скверно. Рабы, как ты понимаешь, никак не заинтересованы в хорошей работе – приходится содержать огромный штат надсмотрщиков. Вся эта свора, набранная из уголовников, пожирает значительную часть и так небогатых доходов, поскольку числится государственными служащими.

– Что же, по-твоему, надо сделать, чтобы увеличить доходы от этих земель?

Торк почтительно склонился, пряча хитроватую улыбку:

– Не знаю, государь.

– Знаешь, знаешь, не заставляй меня подсказывать.

– Боюсь даже выговорить, государь. Выход небывалый, он вызовет острое недовольство крупных землевладельцев, они большая сила.

– Ну, тогда скажу я сам: надо земли отдать в аренду вольным землепашцам из лучших.

Управляющий с уважением посмотрел на него:

– Ты читаешь мои мысли, государь. Но есть опасения, что эти землепашцы, объединившись, вздуют цены на хлеб, которые и так высоки.

– Цены вздули землевладельцы, которые объединились уже давно. Арендаторы будут продавать свой товар намного дешевле. Вынуждены будут. Они полностью в наших руках – плату за аренду назначаем мы.

– А что делать с крупными? У них есть достаточно серьезные воинские формирования, их недовольство конкуренцией будет огромно. Кроме того, большинство наместников представляет их интересы.

– С наместниками я справлюсь. Если же латифундисты попытаются применить силу, мы объявим кому-то из соседей формальную войну, созовем ополчение и, таким образом, лишим этих господ силы. А затем разделаемся с недовольными в два счета.

– Воистину мудрое решение, государь. Приток дешевого хлеба оживит торговлю и позволит накормить народ.

– Теперь ты читаешь мои мысли, Торк. Этого я и хочу. Ступай, исподволь подготовь все тщательно. И никому ни слова. Придумай что-нибудь.

***

Кровь из жестоко изрубленного тела почти вся ушла в песок, покрывавший небольшую арену. Остались позади сначала бешеная ярость первой схватки, потом холодная злоба, потом отчаянное желание укрыться хоть как-то от безжалостных клинков и, наконец, полное равнодушие. Сморгу умирал. Сейчас возникло яркое ощущение полной свободы. Как в далеком детстве: проснешься ночью, тело неподвижно, а ты над ним легко потягиваешься и переворачиваешься в воздухе.

Сморгу уже отчетливо знал, что нет никакого Кумата и остальных богов – все это враки. Нет и никакой загробной жизни, он просто сейчас исчезнет и все. Этот короткий миг абсолютной свободы был упоителен – последнее ощущение уходящей жизни.

Жалкие остатки от двух десятков молодых, здоровых и сильных бойцов топтались на арене. Они были покрыты ранами и совершенно измотаны – удары наносили вяло, защищаться уже никто не помышлял. Уходить, уклоняться, уворачиваться не было сил, а деревянные щиты, обитые толстой кожей, были разбиты вдребезги.

Барт, хозяин поместья, положив вытянутые руки на перила галереи, окружающей арену, с удовольствием оглядел песчаный овал, усеянный трупами, обломками оружия, залитый кровью.

– Ну, что ж, господа, схватка была хороша, верно?

Он небрежно махнул служителям:

– Этих отдайте лекарю, кто выживет, пусть живет. И приберите арену. А мы сейчас отобедаем. Прошу к столу, господа.

Тощий жилистый Фаргон, северный сосед Барта, владелец не меньшего, пожалуй, поместья, выловил крылышко редкостной птицы топ из острой подливки:

– А скажите, любезный сосед, отчего вы не разрешаете делать ставок в отличие от прочих? Имели бы хороший куш.

Барт пренебрежительно скривил тонкие губы:

– Я богат, дружище, и не нуждаюсь в этих грошах. Кроме того, деньги вносят в волнующую картину некий нездоровый азарт, пачкают удовольствие.

– Скажите, какой эстет, – массивный толстоногий Троф, примеряясь, помахивал кинжалом над аппетитным куском мяса, тушенного с пряными травами.

Он покачал головой:

– Сколько молодых сильных рабов загублено ради жестокой прихоти. Сколько они сделали бы разной работы. А дать им здоровых и красивых рабынь в жены, сколько потомства они произвели бы.

Барт снисходительно улыбнулся:

– Вы известный прагматик, Троф. Не зря вы родом с Запада. В тамошних провинциях все, кажется, такие. Но здесь, в метрополии совсем другая жизнь.

– Побоища ради развлечения запретили и здесь, в метрополии.

Маленький, злобный, крючконосый Кош яростно замахал кинжалом:

– Это проклятый продажный Совет хочет охолостить народ Астура, лишить азарта, страсти, жизненной силы!

Барт поднял руку:

– Успокойтесь, господа. Мы собрались сегодня ради очень важного дела. Вы, конечно, слыхали, что проворачивает плешивый Торк? Он отдает государственные земли в аренду вольным крестьянам. А это значит, что часть арендаторов уйдет от нас, поскольку там арендная плата ниже. И, соответственно, хлеб они будут продавать дешевле. А это уже очень серьезно, господа.

Господа крупные землевладельцы дружно загалдели:

– Мы разоримся!

– Этот плешивый пузырь сам бы никогда не решился на такое.