– Глотни – полегчает, – собирая разложенные на столе снимки обратно в альбомы, приказал он.

Я хлебнула терпкого кипятка, шибавшего в нос спиртом, и закашлялась. Пока я утирала заплаканные глаза, дед, направившись к радиоле, достал из обложки и поставил на вертушку диск Вертинского. Раздался характерный треск, из старого проигрывателя полилась негромкая музыка, и высокий картавый голос запел про пальцы, которые пахнут ладаном.

– Дед, скажи хоть ты, где вы познакомились с бабушкой? – взмолилась я, готовая завыть от тоски.

– Я так понимаю, что ответ «на работе» тебя не устраивает? – усмехнулся Владлен Генрихович, подливая в ополовиненную чашку добрую порцию коньяка.

– Ты правильно понимаешь, – не стала спорить я.

Неторопливо усевшись в кресло, дед закинул ногу на ногу, раскурил трубку и задумчиво проговорил:

– Если тебе так важно это знать, слушай. После академии генштаба я был распределён в пятое подразделение и попал в специальный отдел «Сигма», который работал над проектом «Мемориал». Твоя бабушка представляла в этой научной программе медицину, я – силовые структуры. Ей было двадцать три года, мне двадцать семь. А теперь скажи, дорогая моя девочка, могут ли два молодых человека находиться в обществе друг друга восемнадцать часов в сутки и оставаться равнодушными?

Ха, если бы меня запирали на весь день в кабинете с Лёнечкой, не допуская к нам посторонних девиц вроде Ветровой, я бы в два счёта выскочила за него замуж! Но как обосновать перед начальством суровую необходимость торчать нам двоим в изолированном от общества помещении сутки напролёт, вот в чём вопрос!

– А что вы там делали, на этом проекте? – невинно поинтересовалась я, ожидая, что дед сдаст мне пароли и явки.

– Много будешь знать – плохо станешь спать, – осадил меня Владлен Генрихович. – Кстати, иди-ка ты, дорогая Агата, спать. Я и так слишком много сказал.

По опыту зная, что от деда просто так не отвертишься, я решила выполнить данное ему обещание, прямо с утра заехать в Басманный суд и ознакомиться с приговором по делу Глаголевой. Табличка рядом с входом в двенадцатую комнату, где располагался архив, извещала посетителей, что часы работы кабинета по понедельникам, средам и пятницам начинаются в пятнадцать и заканчиваются в семнадцать часов, зато по вторникам и четвергам архивариус принимает население с восьми до десяти утра.

– Интересно, кто придумал такие неудобные часы работы? – недовольно проворчала я, хмуро осматривая запертую дверь.

Так и не получив ответа на свой риторический вопрос, я вышла на улицу, уселась в машину и поехала в СИЗО. С момента предъявления обвинения я наведывалась к подзащитному ещё пару раз, и Мызин встречал меня без особой радости. Не стал исключением и этот визит к подзащитному.

– Есть что-нибудь новое? – угрюмо осведомился Владимир.

По сравнению с тем, когда я увидела парня в первый раз и подумала, что он довольно симпатичный, Володя сильно изменился. Должно быть, с момента заключения под стражу обвиняемый не то что не мылся, а даже не умывался и не причёсывался. Рыжая щетина покрывала его землистое лицо, горькая складка залегла между бровями, а губы продолжала кривить страдальческая усмешка. Несвежий свитер висел мешком на сутулых плечах, обутые в шлёпанцы ноги не скрывали дырявые носки, из которых сиротливо выглядывали большие пальцы ног.

– В общем-то, да, есть кое-что новенькое, – чтобы подбодрить подзащитного, соврала я. – Скажите, Володя, когда вы пришли к декану, вы видели на полу деньги?

– Ну да, валялись в коридоре пятитысячные купюры, такие же, как Гарик получил за машину, – вяло отозвался Мызин, разминая в пальцах сигарету.

– Послушайте, может, вам нужно что-то из одежды? – не удержалась я, с состраданием глядя на тонкую кадыкастую шею, выглядывающую из растянутого ворота пуловера. – Хотите, я скажу Юле, и она принесёт вам необходимое?

– Ничего не надо говорить, – повысил голос Мызин. – Я Юле запретил сюда приходить. Нечего ей здесь делать. Моя невеста не должна мыкаться по тюрьмам.

Честно говоря, я не ожидала от Мызина такой щепетильности. Скажите, какие мы гордые! Прямо король в изгнании! А как же известная свадебная клятва насчёт того, чтобы всегда быть вместе, в горе и в радости? По-моему, очень верное замечание. Но это моя точка зрения, а подзащитный, нравится мне это или нет, имеет право на мнение, отличное от моего.

– Хорошо, не надо так не надо, – нехотя согласилась я. – Давайте тогда по существу. Володя, вы мне сказали, что в ночь убийства пили в машине с Миносяном. Это так?

– Откуда я знаю? – нахохлился парень. – Может, с Миносяном, а может, с кем-то ещё.

– Но в первую нашу встречу вы сказали, что пили именно с Гариком, – ледяным тоном напомнила я.

Сегодня Мызин скажет, что пил с Гариком, завтра – что не пил, и как мне прикажете работать? Адвокат не может зависеть от настроения своего подзащитного, он должен получать достоверную информацию хотя бы от него. И так все свидетели по этому делу врут, как в сериале «Обмани меня», ещё и Володя будет меня дурачить!

– Ничего я не знаю, – буркнул Мызин. – Меня Исаева привела с улицы в общежитие, она и сказала Юле, что забрала меня из машины, где я выпивал с Миносяном.

– А сами вы ничего не помните? – допытывалась я.

– Да какое имеет значение, пил я с Миносяном или с папой римским? – вскипел обвиняемый.

– Представьте себе, имеет, – заорала я в ответ. Но тут же взяла себя в руки и уже спокойно пояснила: – Я должна понять, кто из ваших друзей врёт – Гарик или Лиза. Кто-то из этих двоих имел возможность подкинуть вам в сумку орудие убийства, и мне бы хотелось знать, кто именно. Если Гарик действительно не сидел в вашей машине, значит, кинжал подложила в сумку Исаева и пытается всё свалить на Миносяна.

– А мне уже ничего знать не хочется. Скорее бы всё закончилось, – устало проговорил парень, тоскливо глядя в стену за моей спиной.

– Володя, вы только не отчаивайтесь! – на прощание улыбнулась я, понимая, что мои слова не достигают цели.

Даже далёкому от психиатрии человеку было понятно, что, погружённый в тяжкие думы, обвиняемый находится на грани нервного срыва.

– Завтра я принесу вам сигарет, – уже стоя в дверях переговорной, попыталась я вселить в Мызина оптимизм. – Вы же «Винстон» курите?

Не дождавшись ответа, я вышла из изолятора предварительного заключения и, бормоча себе под нос: «Этот парень не боец. Только бы не повесился до суда», – села в машину. Честно говоря, было бы обидно проделать титаническую работу по опросу свидетелей, сопоставлению фактов, сбору документов, бумаг и выписок, разгрести завалы лжи и перед самым судом узнать, что подзащитный покончил с собой и твой триумф оценить некому. Расправив листок с адресом Миносянов, я забила название улицы и номер дома в навигатор и отправилась на Планерную.

Панельная многоэтажка, где проживала семья Гарика Миносяна, стояла у самой МКАД. Её окружали такие же дома-близнецы из серых панелей, и хотя я двигалась по навигатору, всё равно не сразу сообразила, как подъехать к нужному дому. Когда я всё же разобралась, то остановилась у крайнего подъезда и, набрав на пульте домофона номер квартиры, некоторое время слушала длинные гудки, наблюдая, как пожилая женщина моет затоптанное крыльцо. Когда мокрая тряпка коснулась моих сапог, уборщица выпрямилась и вопросительно взглянула мне в лицо.