Панк-готики ноль – решил Валера. Неужели пустят? Или тут подействует старинный блат? Или против педального коня Арина Леонидовна не попрёт?

Ожидая удара копытом (конь Пегашка хоть не выглядел испуганным, но кто его знает...), Валера мужественно вытянул шею и заглянул в дверь. Нет, видно ничего не было, конь всё загораживал.

– Хау, брат Белой Руки! – услышал Валера хорошо знакомый голос.

– Хау! – и затем ещё один, не менее знакомый.

– Хау! – послышалось с лошади.

Проехал. Индейца – даже без «ирокеза», беспрепятственно пропустили. Ага – милиционер сказал пароль! Валера, видимо, только что этот пароль и подслушал. А потому вдруг решил рискнуть – и тоже его назвать. А чего? Игра есть игра.

Да.

Арина Леонидовна стояла прямо в дверях. На неё падал свет. И это было что-то...

Конь Пегашка со своим милицейским индейцем всосался праздничной толпой и присел, видимо, где-то за столик; сзади уже должны были напирать желающие войти. А Валера остановился и оцепенел. Представления о панк-готике и стандартах его работодательницы снова поменялись.

Лучше сверху вниз. Да.

Сверху. На голове Арины Балованцевой был намотан огромный кокон розовой сахарной ваты. Ни волос, ничего из-под него видно не было. Розовый, он немного подтаивал и стекал даже на вид сладкими каплями по лицу на шею и плечи. Впрочем, витки сахарной ваты были и на руках, и вокруг груди, и вокруг пояса, и ниже.

Нет, это не всё. Лицо Арины (Валера даже забыл думать, что она Леонидовна) было испещрено тонкими вертикальными чёрными полосками. Они были очень тонкими, очень чёрными, очень блестящими. «Гудрон!» – с ужасом догадался Валера.

Гудрон. Тонкими гудроновыми нитями были перевиты Аринины руки. И ноги – вплоть до высоких шнурованных ботинок. Верхняя часть нижнего белья Арины была тоже из гудрона – в виде мелкой неровной сетки. Сначала гудрон, а затем уже тающая и стекающая розовая вата крест-накрест покрывали талию. Гудрон впивался в кожу, в некоторых местах очень сильно впивался, заметно стягивал её, сжимал, но зато явно надёжно держался.

Ещё на Арине были маленькие чёрные шорты. Или трусы. Может, из обычной материи, из чего там трусы шьют, а может, и нет – этой женщине ничего не стоило и трусы себе скрутить из гудрона.

Спокойно на такое смотреть было нельзя. Стекающая розовая нежность – и впивающаяся в тело блестящая чернота: этот обморочный контраст крушил мозг, оставляя в нём лишь ощущение полнейшей безысходности. От вида перетянутых рук и ног у Валеры щемило сердце – как будто оно было прострелено, но теперь продолжало жить в этом самом щемящем режиме.

– Валера, – услышал Валера, точно через слой сладкой ваты. – Здравствуй. Познакомь нас.

Кто же, кто же он – человек, поливший Арину гудроном? Кому она это доверила? Ведь чтобы выписывать такие узорные кренделя, гудрон должен быть горячим. Конечно, горячим, расплавленным – из холодного бесполезно что-либо делать. А расплавленным гудроном по телу больно. Больно! Она, значит, терпела. Ну, даже если и орала – результата-то добилась... Выдержка? Дурь? Мазохизм?..

– Меня зовут Лиля, – как только из ушей вылетели гудроновые пробки несвоевременных мыслей, услышал Валера.

– Арина Балованцева.

– Виктор.

Виктор. Точно, возле Арины Леонидовны стоял Виктор. Рындин Владимирович. Начальник охраны. По совместительству телохранитель. Плохо он хранит хозяйское тело, если позволил его обгудронить.

А может, Витя сам Арину Леонидовну и поливал? Логично...

– Респект, – снова сквозь череду мыслей услышал Валера.

И, глядя на малюсенькую белую ладошку, нарисованную краской у Арины Леонидовны на плече, с трудом пробормотал:

– Брат белой руки...

Это активировалась мысль о пароле.

– Что-о? – послышался удивлённый голос Вити.

– Ты? Ого! А я сестра чёрной ноги! – засмеялась Арина Леонидовна и помахала в воздухе перетянутой чёрным ногой. – Проходите и будьте как дома. С наступающим.

Не нужен пароль? Или Арина Леонидовна так глумится? Что он сказал не так? Что значит тут – хау? Его сначала надо было сказать? Или в конце? Или сейчас ещё можно?..

– Ну, это... Хау...

– Ну Валера же...

Лиля. Лиля настойчиво тянула его за рукав. Да, надо идти. Хау – только для своих.

– Это что-то... – Лиля продолжала говорить на ухо Валере. Но он не понимал, плохое или хорошее. Он просто шёл. Он просто сел. На просто стул. За просто стол. Просто потому, что надо было куда-нибудь уже просто сесть.

* * *

Попустило. Попустило, да, – как любил объяснять смысл этого состояния один из прежних знакомых Валеры. Попустило – и стало можно жить. Началось веселье. Музыка, слова, движения – понеслись беспрерывным потоком, Валера уже всё вполне понимал. Всему был рад. Всё принимал. И улыбался.

Столик им достался в комплекте с бойкими пацанами – Доляновским и Парацельсом. Они были изрядно пьяны, бодры и жизнерадостны, Лиля хохотала, куда-то убегала, возвращалась – чаще всего с тётей Розой (выбрала же себе подружку), то в компании Дубова и Рябова, охранников из Валериной смены. Она была в ударе. Панк-готичненькое она сочла прикольным. Ей понравилось.

Мимо Валеры проплыли одетый металлизированным Пьеро Антон Мыльченко и славная Зоя Редькина – в средневековом платье и высокой островерхой фигне на голове. «Эннен!» – так она назвала это, отвечая на вопрос подскочившей к ней Таньки Астемировой. Валера постарался запомнить.

Двенадцать часов уже давно пробило, Новый год наступил, всё с ним было благополучно, Лиля зажигала, Валера под её давлением вытащил из корзинки себе пирожок с гаданием – внутри него, перемазанная черничной начинкой, оказалась бумажка с надписью «Соберись, тряпка!». Валера также увидел, как Лиля разорвала на мелкие кусочки доставшуюся ей дребедень со словами «Смени пластинку». Не понравилось. Даже успокаивать пришлось. К счастью, недолго.

Ближе к сцене танцевали. Арину Леонидовну было видно издалека. Валера понял, что обязательно нужно подойти поближе. Посмотреть надо. Посмотреть, как там и что.

Лиля кружилась в паре с мужем тёти Розы. Валера пригласил Веронику Кеник. И теперь их с Ариной Леонидовной разделяло два шага. Полтора.

Ведь её тоже запросто можно пригласить. Почему нет? Валера и хотел, но дико боялся – Арина Леонидовна выглядела так пронзительно-эротично, что приглашение требовало усилий воли и характера.

Поэтому Арина Леонидовна танцевала не с ним, а с Быковым. О, что это был за Быков! Двойные стандарты – норма здешней жизни. Это он, Валера, должен был в страхе ломать голову над панк-готикой, а приближённым к императору можно было прийти в чём угодно.

Алексей Быков хотел, значит, быть рыцарем. Из эпохи, видимо, о-очень раннего Средневековья. И, похоже, всё у Быкова было настоящее: кожаные сапоги с острыми стальными шпорами, штаны с металлическими наколенниками, простой пластинчатый панцирь с несколькими круглыми накладками на груди, что-то блестящее на поясе. Валера никак не мог лучше разглядеть – Быков с достоинством вертелся в разные стороны, да ещё от любопытных взоров его латы скрывал накинутый на плечи длинный сагум. Кто-то из подручных наверняка стоял в уголке, охранял хозяйский меч – Быкову вполне подошёл бы, подумал Валера, мощный широченный двуручник. Махнул так уж махнул – легла улица с переулочком. Такие, как Лёха, не мелочатся. К мечу в подмогу хорошо бы пошёл беспощадный скрамасакс – для совсем уж ближнего боя. Тогда Быков непобедим. И шлем – наверняка Быков заказал себе или честный шишак без прикрас, или простой железный шлемачище без забрала. Что-нибудь германское. Франкское. Что-нибудь времён Каролингов.