Гость тоже не стал здороваться.

— Королеву умертвили, и мадам де Сен-Форжа в некотором смысле стала свидетельницей убийства. Именно об этом она хотела поговорить с королем, побежав за ним. Три часа спустя она уже была в Бастилии.

Маркиза остановилась и опустилась в кресло.

— Я готова была поклясться, что свершилось преступление, когда узнала о кончине несчастного Жерве. И кто это сделал?

— Видит бог, не знаю. Жерве умер, не произнеся ни слова.

— Как? Не написав признания? Или хотя бы прощальной записки?

— Редко когда успевают написать послание в момент убийства.

— Убийства? Вы уверены?

— Совершенно уверен. И даже сумел убедить священника, который согласился похоронить его по-христиански.

— Но кто же убил королеву?.. Я уверена, что опять начнут говорить, будто виновата я.

— Нет сомнения, что убийство совершили врачи.

— Разумеется, но по чьему наущению?

— Конечно, не по вашему. Вы никак не были заинтересованы в смерти королевы, поскольку господин де Монтеспан благополучно здравствует.

— Да, безусловно, но мне припомнят, что я когда-то порекомендовала этого Дакена.

— Зато Фагон любимый врач мадам де Ментенон. Вы меня понимаете?

Маркиза посмотрела на де ла Рейни глазами, полными слез.

— Я погибла, господин де ла Рейни, эта женщина стала всемогущей. Я уверена, что он женился на ней.

— Оставьте, пожалуйста! Или король вам лично сообщил о своей женитьбе? Лично я не могу в нее поверить!

— И все-таки придется! Вчера у короля собиралось небольшое общество. Эта женщина сидела с ним рядом... Она не встала, когда вошли принцессы. Герцогиня Орлеанская, невестка короля, вспыхнула от негодования. Увидев ее изменившееся лицо, король насмешливо искривил губы и, похлопав Ментенон по руке, извинил ее, объяснив, что она не может встать по причине «несчастного случая». Но пришла она без трости! И ее рядом с ней и в помине не было! Обо мне он так не заботился! На следующий день после того, как я дала жизнь одному из его детей, я обязана была быть при дворе и простояла долгие часы, не имея права сесть!

— Как приняла объяснение герцогиня Орлеанская?

— Она не приняла его, попросила Его величество позволить ей удалиться, так как у нее закружилась голова, и ушла, не дожидаясь ответа.

— А брат короля? Я слышал, что как-то раз при нем зашла речь о возможности такого союза, от чего он пришел в страшный гнев и запретил говорить при нем подобные глупости.

— Его вчера не было, но вы заставили меня пожалеть о его отсутствии. Как бы там ни было, теперь царит она... И я не знаю, что мне делать!

— Надеюсь, вы не надумали удалиться от двора?

— Никогда. Я была и останусь матерью его самых красивых детей. Как мне жаль, что исчезла малютка Шарлотта! Я уверена, что она могла бы помешать подобной крайности!

— Безусловно! Помогите мне найти ее. Даже если брак состоялся, он не был объявлен официально. И потом, не так-то просто быть женой мужчины в расцвете сил, любящего красивых женщин. Брак не ослепляет, он, скорее, обостряет зрение.

— Вы вселили в меня надежду! Кто бы мог подумать, что однажды мы станем союзниками и я буду испытывать к вам искренние дружеские чувства?

Де ла Рейни с улыбкой поклонился.

— Никто не мог, но вы видите, как я польщен.

— Скажите, чем я могу быть вам полезна?

— Я попрошу вас об одном разговоре, я не могу его взять на себя, так как не бываю при дворе. Я хотел бы, чтобы вы поговорили с герцогиней Орлеанской или с самим герцогом. Желательно напомнить господину графу де Сен-Форжа о его обязанностях. Настало время ему побеспокоиться о своей жене.

— Я попробую, но очень сомневаюсь, что от подобного разговора будет толк. Герцогиня теперь при дворе не в фаворе. Герцог, если он против Ментенон, тоже сразу лишится благоволения. Что касается Сен-Форжа, то вы знаете мое мнение о нем. Мне кажется, есть ход куда более действенный.

— Что вы имеете в виду?

— Почему бы мне не поговорить с господином де Лувуа? Его дружба ко мне уж не та, что прежде, но много я не потеряю.

На следующий день двор узнал печальную весть: в битве при Куртрэ погиб юный граф де Вермандуа, сын короля и герцогини де Лавальер. Ему не исполнилось еще пятнадцати, и оплакала его одна герцогиня Орлеанская. Она одна и утешала этого юнца, уже развращенного шевалье де Лорреном, пожалев его своим благородным сердцем, когда он оказался замешанным в позорном скандале, вызвал неистовый гнев короля и презрение придворных, в то время как виновники, приобщившие его к итальянскому пороку, вышли сухими из воды. Оплакивала его и мать в монастыре Шайо, сожалея прежде всего о том, что он появился на свет. Но каким бы он ни был, он был сыном короля и имел право на достойные похороны и траур. На следующий день после его гибели, 19 ноября, дофина родила второго сына, маленького герцога Анжуйского[10], и печальная новость пришла тогда, когда двор ликовал. Бедного Вермандуа преследовала неудача даже после кончины...

Но и ликовали при дворе теперь по-иному, потому что придворные теперь постоянно молились. Набожность стала новой модой, и пример всем подавал Его величество король, поучаемый день за днем и ночь за ночью своей новой супругой. Никто и никогда не видел короля столь благочестивым! Ему, очевидно, было необыкновенно приятно блудить вволю, обходясь без выговоров отца Лашеза, своего духовника. Король теперь охотно исповедовался и причащался, и одно это должно было насторожить и встревожить тех, кто, вроде брата короля, не верил, что подобный брак возможен...

Вместе с королем весь двор устремился в небесные выси. Можно было подумать, что лестница Иакова внезапно опустилась возле Версальского дворца и придворные выстроились в очередь, желая по ней подняться. Самые известные грешницы стали самыми усердными молитвенницами, посещая все мессы и проповеди.

Мадам де Монтеспан не портила общей картины, молилась от души, а поговорить с де Лувуа о Шарлотте решила сразу после Рождества. С ее исчезновения прошло уже месяцев пять, не меньше, так что еще несколько дней ничего не изменят в ее судьбе.

Два дня спустя после Рождества господин де ла Рейни был извещен, что в Сен-Жермене, в доме покойного наместника города господина де Фонтенака, были найдены тела его вдовы, мадам де Фонтенак, и ее любовника, Зона де Ла Пивардьера, о котором уже давным-давно ничего не было известно. Оба были повешены на балке в библиотеке со связанными сзади руками. На груди у обоих висели надписи: «Да восторжествует Божья справедливость!»

— Едем туда немедленно! — коротко распорядился де ла Рейни, обращаясь к Альбану, его юному помощнику Жакмену и Дегре.