Но в этот момент в том окне, за которым располагалась кухня, вспыхнул свет, и в глубине квартиры показался мужчина в домашнем халате белого цвета. Мужчина нажал на выключатель в коридорчике перед кухней, закрыл одну из дверей рядом (дверь туалета или ванной) и прошел уже непосредственно в кухню. Это был он, Борис (Африкан всегда произносил его имя с ударением на первом слоге – Бо€рис. Потому что тот – пижон и сноб. Ничтожество с манией величия!).

Борис потер полотенцем голову (ага, значит, этот скотина в ванной был, пытался от грязи отмыться!) и сел за стол перед окном. Включил настольную лампу, откинул крышку у ноутбука. Он, Борис, на кухне свои графоманские статейки кропает – чтобы жена ему не мешала. Наверное, Борис хочет быть подальше от ее голоса, от ее запаха, от ее тела… Прячется на кухне, чтобы не видеть и не слышать Лару!

– Борис тебя не любит, – прошипел себе под нос Африкан, переведя бинокль на другое окно и обращаясь теперь к Ларе: – А я тебе говори-ил, что ничего у вас не получится… Он – бездарность и трепло. Я тебя предупрежда-ал, но ты, дура, меня не стала слушать… Так тебе и надо, Ларочка. Ты получила по заслугам. Будь ты проклята. Не видать тебе счастья, никогда!

Африкан перевел бинокль на окна кухни. Борис усердно нажимал на клавиши. Потом взъерошил рукой волосы на затылке и крикнул что-то, повернувшись в сторону коридора.

Лара в комнате вздрогнула, торопливо зашевелила губами (прощаясь со своим собеседником), а затем потянулась к столику рядом, положила телефон на базу. И вышла из комнаты – но за миг до того Африкан смог увидеть Лару в полный рост.

Не потолстела. Но и не похудела. Это изумительное, отвратительное сочетание тонкой талии и высокой, мягкой, колышущейся груди… Без лифчика дома ходит, Мессалина. Лара всегда любила прозрачный хлопок и тонкий трикотаж. Цвета – неяркие, точно припыленные, чистые: бежевый, светло-серый, светлый серо-голубой, невнятные абрикосовые, персиковые оттенки… Могла позволить себе нежно-розовый, оттенка утренней зари, разбавленной молочно-белыми облаками…

Это слияние нежной ткани и нежного цвета всегда поражало Африкана. Одежда Лары контрастировала с ее ярким лицом, но сочеталась с ее манерами, движениями – плавными, спокойными, завораживающими. Поэтому Африкана, когда он жил с Ларой, мучили два странных чувства: боязнь прикоснуться к этой небесной чистоте и одновременно – стремление растерзать эту мягкую, всегда словно трепещущую плоть, проникнуть клещом Ларе под кожу, под этот тонкий, гладкий, молочной свежести покров…

Конечно, всех подробностей (как то: оттенки, особенности тканей, мелкие движения) Африкан в свой бинокль, пусть даже и мощный, разглядеть не мог, но ему это и не надо было. Он и так все знал про Лару, он мог увидеть ее даже с закрытыми глазами.

И именно в этот момент, когда женщина встала с дивана, когда фигура ее стала видна полностью – в голове у Африкана щелкнуло.

Пора. Теперь можно.

Теперь с чистой совестью можно вернуться домой и напиться. Ибо чаша наполнилась, страдания стали перехлестывать через край. Африкан, как уже говорилось, ничего не делал просто так и даже глотка лишнего себе не позволял, если повода не было.

Но надо было досмотреть.

Лара вошла на кухню. Борис, не отрывая взгляда от монитора, протянул руку. Жена прижалась к нему, наклонилась, поцеловала в макушку. Он что-то сказал. Лара (судя по выражению лица) переспросила. Борис ответил.

Женщина подошла к плите и принялась варить кофе, со всеми характерными для этого процесса манипуляциями. Сварила, поставила чашку перед Борисом, сама села напротив, подперев голову рукой. Он сказал. Она ответила. Борис и Лара уже оживленно беседовали.

О чем они говорят? Об искусстве? О политике? О покупке новой мебели? О чем?! Может, позвонить Ритке Грейдер и спросить: чем живут молодые супруги, какими интересами? Ритка – подруга Лары, ироничная интеллектуалка ста пятидесяти килограммов, добродушная девственница, абсолютно довольная жизнью. Анатолий Вассерман в женском обличии. Мадемуазель Грейдер было невозможно вывести из себя, поэтому она относилась к тем немногим людям, что не испытывали к Африкану острой неприязни. Так позвонить ей или нет?…

Африкан подкрутил колесико, регулирующее резкость у бинокля, и снова приник к окулярам.

…У этих двоих были такие спокойные, доброжелательные лица! Мирная, долгая беседа старых, верных друзей. Чириканье попугайчиков-неразлучников в клетке…

Сколько Африкан ни подглядывал в окна квартиры, где жили Борис с Ларой, он ни разу не видел ничего такого-этакого… неприличного. Да, были поцелуи, объятия, но сам супружеский долг, верно, исполнялся строго ночью, за закрытыми шторами.

И это было совершенно непонятно Африкану. Вот когда он жил с Ларой… да-а… Есть что вспомнить. А тут… Они что, замороженные? Проснись, Борис, перед тобой же Лара, само воплощение чувственности!

Но нет, они, эти двое, сидят и мирно щебечут.

С другой стороны, Африкан с Ларой никогда не щебетали. Они всегда скандалили. Либо безудержный секс, либо остервенелый скандал. Тяжело, но зато подобная горячка говорила о страсти, о желании, о живых человеческих чувствах. У Африкана с Ларой было – настоящее.

– Скоты. Бюргеры! Чтоб вам… – вырвалось у Африкана. – Сука, сука, сука! Будь проклята!

Дверь пролетом выше хлопнула, из нее выглянула ехидного вида старушенция:

– Молодой человек, вы опять здесь? И вот ведь все ходите, ходите со своим биноклем и орете у меня тут под дверью… Если у вас психическое, так лечиться идите. Я вам в следующий раз дурку вызову. Нет, ну это ж мучение какое! И как вы только в подъезд к нам умудряетесь попасть, не понимаю…

Африкан не стал ее дослушивать и побежал вниз.

Поймал такси и на машине доехал до дома. Поднимаясь в лифте, вспомнил, что с одиннадцати до часу ночи должна приехать служба доставки, привезти продукты. Африкан всегда на это время заказывал доставку – ночью пробок меньше, доедут быстрее. А он все равно рано не ложится… Да, и кстати – ночью доставка дешевле!

Африкан прошел на кухню, махом опрокинул в себя стопку с виски. Глубоко задумался, прислушиваясь к собственным ощущениям. А ощущения были ужасные. Словно у Африкана в груди зияли огромные, незаживающие раны. Можно пальцы в них вкладывать…

Африкан опрокинул в себя еще стопку – и только тогда стало чуть легче дышать. Раны все так же болели и кровоточили, но уже чуть полегче…

Он полез в холодильник, достал огурец, захрустел им.

Затрезвонил домофон.

– Кто?

– Служба доставки.

Африкан нажал кнопку, открывая дверь в подъезд. Открыл заранее дверь в квартиру и ушел на кухню. Налил себе еще стопку, третью, выпил вдумчиво.

– Алло, хозяин, ты где?

– Здесь я… – Африкан выплыл в коридор. Курьер – молодой прыщавый парень – протянул квитанцию. Африкан расплатился, захлопнул за курьером дверь, перешагнул через пакеты с провиантом (завтра разложит все по полочкам, а сейчас нечего отвлекаться!) и снова уплыл на кухню. Налил себе четвертую стопку.