Вайолет поцеловала дочь в щеку и вручила ей пакет с ее обедом.

– Еще вот это не забудь.

Тара отправила пакет в корзинку:

– Не забудь, что у нас есть пирог. И Альфу скажи, что на его долю тоже хватит. Можно открыть банку печеных бобов.

– Яйца и бобы? Ну, не знаю. У Альфа желудок наизнанку вывернется.

Теперь дорога до школы занимала у Тары чуть больше времени, чем когда они снимали комнату у Колина, но это было лишь небольшим неудобством, которое с лихвой перевешивали плюсы нового жилища. И все же руки у нее затекли, пока она донесла все свои сумки до места. У входа, как обычно, ошивалась толпа мальчишек. Они курили и лезли из кожи вон, чтобы выглядеть круто. Некоторым девушкам это нравилось. Лизе Купер, например, которая повисла на руке у Тома Маршалла. Тот не удосужился надеть свой форменный пиджак, предпочтя ему джинсовую куртку. Тара никак не могла понять, почему ему это сходило с рук. Только если учителя были такими же тормозами, как и ее одноклассники. Том стоял, прислонившись спиной к стене, опираясь на нее одной ногой, согнутой в колене. Он курил и стряхивал пепел на землю.

– Привет, Тара, – улыбнулась Лиза, поглаживая руку парня. – Ты в порядке? Ты вся красная… и… ну, знаешь, блестишь.

Тара поспешила пройти мимо них, низко опустив свою большую поблескивающую голову.

– Все хорошо, спасибо.

Ну и сучка эта Лиза. Она, конечно, красотка. Но не может же тот, кто тратит все карманные деньги на косметику, выглядеть, как… как… как Тара, например. Том был на два года старше, что давало ему явное преимущество над их ровесниками, которые вели себя как клоуны. Мальчики и девочки обучались раздельно, но две школы объединяла общая спортивная площадка. Кроме того, раз в неделю они собирались на совместные занятия. Девочки получали шанс попробовать себя в резьбе по дереву, а мальчики учились шить лоскутные одеяла. Тара терпеть не могла ходить в соседнюю школу. Там было душно и пахло нестиранной одеждой, как в комиссионке. У Вайолет даже имелась своя теория на этот счет. Она говорила, все дело в том, что девочки носят юбки, которые позволяют воздуху циркулировать. Мальчики же носили брюки. Это означало, что они полностью были лишены этой роскоши. Поэтому, по мнению ее мамы, все, что располагалось ниже пояса, нещадно прело. Тара же предпочитала вообще не думать о вещах такого рода. В независимости от того, потеют они или нет. Она села за свою парту, подняла крышку и достала свой пенал. Неделя начиналась с двух уроков математики. В ожидании учителя она выложила на стол линейку с транспортиром и принялась точить карандаш.

– Эй, ты…

Тара подняла глаза и увидела Лизу Купер, которая стояла перед ней, уперев руки в бока.

– Что я?

Лиза явно считала, что резинку можно жевать и с открытым ртом.

– Держись подальше, – заявила она. Весь класс мгновенно затих.

– От тебя? С удовольствием, – ответила Тара, не отрываясь от своего занятия.

Лиза хлопнула ладонью по парте.

– Не от меня, идиотка. От Тома Маршалла.

– Держаться от него подальше? Думаю, он и не подозревает о моем существовании.

– Серьезно, – ответила девица, издевательски растягивая слова. – Тогда с чего вдруг он все время спрашивает о тебе?

Тара почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.

– Я… я… понятия не имею. Что он хотел узнать?

– Забудь, – ответила Лиза с наглой усмешкой. – Я уже все ему рассказала. Что у тебя даже нормального дома нет и ты живешь над лавкой с промтоварами. И что твоя мать – стриптизерша.

Тара опустила голову, разглядывая рисунки на парте, оставленные многими поколениями их предшественников. Она сделала глубокий вдох и медленно поднялась на ноги, чеканя каждое слово:

– Моя мама – не стриптизерша. Она – певица.

Лиза покачала головой.

– Да? А мой отец по-другому говорит.

– Откуда ему знать?

– Он видел ее в «Соблазнах плоти».

Черт. И правда. Вайолет однажды выступала в этом захудалом стрип-клубе, но всего однажды. Ее пригласили разогреть публику, и она определенно не раздевалась. Только спела пару песен и к девяти уже была дома.

– Часто туда ходит, да? Твой отец. Любит посмотреть на голых женщин?

– У меня хотя бы есть отец, – не осталась в долгу Лиза.

Но ее улыбка померкла, как только Тара встала из-за парты и одной рукой вцепилась ей в волосы, а второй так влепила ей по щеке, что этот шлепок, должно быть, слышала вся школа.

Лиза вскрикнула, и в эту самую секунду на пороге появилась учительница с журналом в руках:

– Тара Добс! – завопила она. – К директору! Сию же минуту!

Тара стояла за прилавком в магазине Альфа. Она любила субботы, но походам по магазинам косметики и музыкальных записей предпочитала просто помогать старику и его покупателям. Советовала, какую краску выбрать, принимала заказы на доставку и отсчитывала шурупы и гвозди. С тех пор как ее мать встретила Ларри Валентайна, прошло четыре недели. Прибавить к этому концерты в «Аметист Лаундж», и становится понятно, почему Вайолет впервые в жизни пребывала в состоянии счастья, граничащего с эйфорией. Она рассказала дочери все об его огромном доме в дорогом пригородном районе, фото которого Тара пару раз видела в местных журналах. По ее словам, у Ларри была огромная ванная в зеленых тонах (он называл этот цвет «оттенком авокадо») с джакузи и покрытыми настоящей позолотой кранами. Еще имелось шесть спален, к четырем из которых примыкали собственные санузлы. Ларри называл их французским словом, но Вайолет никак не могла запомнить, каким. В его собственной спальне стояла огромная кровать с балдахином, обтянутая розовым шелком и заваленная множеством атласных подушечек. Тара предпочитала не задумываться, откуда ее матери известны все подробности о его удобной кровати и роскошном постельном белье. Она отогнала навеянные этой мыслью образы и уставилась в окно на небольшой слой снега, который намело за ночь.

– Хреновая погода для апреля, надо сказать.

– Не так уж и плохо, – возразил Альф из-за ее спины. – Я помню зиму сорок седьмого, когда повсюду стояли двадцатифутовые сугробы. Уголь замерз так, что невозможно было отколоть. Все электростанции закрылись, а картошка так вмерзла в землю, что не вытащишь без перфоратора.

Несмотря на то что Альф рассказывал о своих трудностях и лишениях, по его лицу блуждала меланхоличная улыбка, как это часто бывало, когда он погружался в воспоминания.

– Этель связала мне свитер с воротником. На это ушло несколько недель, но, клянусь, в мире нет ничего теплее. Я и по сей день его храню, – старик поднял глаза к потолку. – Он все еще пахнет тобой, Этель. – Альф натянул свою коричневую спецовку. – Ладно, сегодня новенький у нас приступает к работе.

– Зачем он нам, Альф? Мы и сами неплохо справляемся.