— Ты, сынок, забываешь об одном… — не спуская глаз с гвардейцев, Учитель передвинул сына к себе за спину, словно намереваясь убеждать их силой, — Белый перед всем собранием выразил согласие, чтобы я приготовил парня к этой работе. Ты не станешь это отрицать, поскольку ты там был и собственными ушами слышал, что сказал предводитель. А если так, то я объявляю выход на поверхность необходимым в деле обучения Немого. Сейчас.

Бендер смерил его мрачным взглядом, не понимая, что делать. Ситуация выходила у него из-под контроля.

Гвардейцы должны были исполнять приказы, оставляя раздумья предводителю. Однако в этом случае наклевывалось явное противоречие. Учитель и его сын не значились в списке тех, кому разрешен выход, но и Помнящий не обманывал. Белый согласился на подготовку Немого к работе собирателя, сделал это едва ли не перед целым анклавом, хотя никто не уточнял, в чем, собственно, эта подготовка будет состоять. Логика подсказывала: единственный разумный метод обучения — это показать глухонемому, что и как он должен делать, когда окажется на поверхности, а эти территории невозможно имитировать ни в одном из каналов. И даже такой болван, как Бендер, должен был это понимать.

Нескладный гвардеец громко сглотнул. Раз-другой глянул в сторону партнеров по патрулю, но те были настолько же дезориентированы, как и он сам, а потому он не нашел в их взгляде ни малейшего следа поддержки.

— Я должен… — начал неуверенно.

— Ты должен принять решение, сынок, — перебил его Учитель. — Причем быстро, поскольку люк нужно закрыть и заклинить, — он кивнул на сноп света, падающий с потолка в паре шагов; в нем отчетливо кружились пылинки.

Это замечание полностью выбило Бендера. А Помнящий указал ему на очередную проблему — правила гласили четко: люк закрывается сразу же после того, как выйдут собиратели. Все отступления от этого правила карались очень жестко с того момента, как в подобной ситуации в туннели проник большой, нескольких метров длины шипозмей. Совладать с тварью оказалось непросто; до того, как ее последний сегмент был сожжен, она сумела прикончить семерых и ранить еще двадцать. Вид искалеченной Боны напоминал жителям анклава об этой трагедии каждое утро, поскольку хромающая из жилого квартала в коптильню женщина ежедневно проходила мимо большей части апартаментов.

Бендер лихорадочно раздумывал, как поступить в этой ситуации. Товарищи же его все более нервно поглядывали в отверстие люка, словно ожидая, что в любую секунду свет исчезнет, заслоненный телом очередной мутировавшей твари.

— Обыщем их, да и пропустим, — предложил в конце концов один из них, низкий блондин с крупным носом, которого все называли Уродом, несмотря на то, что на миропомазании он выбрал себе совершенно другое прозвище.

Векера — один из двенадцати справедливых, которые судили Учителя, — поддержал эту идею негромким ворчанием. Помнящий мысленно улыбнулся, видя, как близок к победе. Сейчас же широко развел руки, чтобы заставить гвардейцев быстрее начать осмотр. Немой, проинструктированный еще в школе, сразу же сделал то же самое.

Бендер с помощью Урода старательно обыскал Учителя, а потом и его сына.

Ничего запретного они не нашли, поскольку иначе и быть не могло. Гвардейцы не обнаружили у Немого ничего, кроме стандартного набора собирателя, а когда Учитель открыл переброшенный через плечо рюкзак, осматривавший его парень заметил только трех вяленых крыс и пластиковую бутылку, до половины наполненную фильтрованной водой. Еды, которую они забирали на поверхность, хватило бы на один скромный перекус.

Станнис продумал все. Помнящий должен был выйти без припасов и оружия, чтобы гвардейцы ни о чем не заподозрили до самого момента возвращения собирателей. При некотором их везении Белый пошлет погоню только перед сумерками, что даст беглецам не меньше десяти часов форы. Этого времени должно бы хватить, чтобы добраться до магистрального канала, — а за воротами Помнящему не будет уже никакого дела до альбиноса и его интриг.

— Я внесу вас в список, — наконец проворчал Бендер, неохотно посторонившись.

Выход из анклава вел на некогда широкую улицу, прямую, как стрела, и окруженную рядом разрушенных серо-черных многоэтажек. Место это, удаленное от нулевой точки более чем на пару километров, находилось на краю зоны самых серьезных разрушений, из-за чего изрядная часть сожженных домов все еще стояла, пусть состояние их и было далеко от идеального. Лишь местами, где ударная волна нарушила конструкцию почти столетних домов, на проезжую часть и аллейки порой высовывались широкие языки осыпей из строительного мусора.

Для Помнящего мир выглядел как снимок, слишком долго пролежавший на солнце. После двадцати лет, миновавших после ядерного пожара, он сделался поблекшей копией самого себя. Из-под завалов щебня, покрытых окаменевшим слоем пепла, торчали обугленные культи деревьев. Трупы пожранных коррозией автомобилей напоминали тварей, всплывших из худших кошмаров. В их порыжелых кузовах ржавчина проела сотни неровных, черных, словно смола, отверстий. От брошенного после объявления тревоги, полузасыпанного обломками автобуса не осталось уже почти ничего, кроме рамы и ободов, с которых свисали печальные остатки сопревших покрышек.

В дальней перспективе улицы, в том месте, где некогда начинался парк, вездесущая серость уступала место чуть более ярким краскам. Давнишняя зелень ушла в забытье, ее скрыла палитра синевы, доминирующего цвета новых видов растений, покоряющих зараженные излучением руины. Длинные, серо-стальные, толстые, словно довоенные фонари лозы бульдожорцов покрывали немалый кусок растрескавшейся поверхности, их более тонкие концы дотягивались до большого кирпичного массива, что находился на противоположной стороне улицы. Путаница оплетающих стены лоз систематически сжимала все, что попадало в их объятия. Даже железобетон не мог сопротивляться их разрушительной силе. Хватило года такого противостояния, чтобы старая школа, пережившая времена «Фестунг Бреслау»[2] и воспротивившаяся ударной волне ядерного взрыва, превратилась всего лишь в кучу мусора. Похоже выглядела и угловая многоэтажка слева. Уничтожение ее дало обитателям анклава Иного понимание, что уже скоро придется им сражаться за территорию не только с шариками и с прочими мутировавшими хищниками, но и с не менее опасными растениями.

Пока же — хватало и огня. Сталкеры прокрадывались на угол и поджигали коктейлями Молотова самые густые клубки ползущих по мостовой растений, чтобы остановить их движение в направлении территории анклава, но все понимали, что эти усилия, пусть даже пока и результативные, скоро перестанут иметь значение. Учитель бывал там — причем не единожды. Видел собственными глазами, как новая жизнь поглощает пространство старого парка, как странные растения, которым никто никогда не дал — и не даст уже — названий, громоздятся, тянутся туда и сюда, выше, чем башни недавно еще видного вдали готического собора. Некогда обожженные шпили, которые пережили даже вспышку, оказавшуюся ярче миллиона солнц, и сопровождавшие ее катаклизмы, исчезли под синими зарослями, словно бы никогда их там и не было. Вместо шпилей теперь клубились странные, пожирающие друг друга ядовитые и отравляющие растения-паразиты и грибы.