Обнаружив это пристрастие, Марьян позволил сестре устроить себе мастерскую на третьем этаже. Теперь оттуда вечно несло масляными красками, Туман шумно вздыхал и всякий раз взглядом призывал хозяина избавиться от этого беспредела, тер лапой нос, но Белянский не обращал внимания, с улыбкой наблюдая, как загораются воодушевлением глаза Алеси и с какой радостью она показывает ему свои последние работы.

Магии у сестры было немного, да и источник силы оказался стихийным. Нормально колдовать у девушки не получалось. Зато она видела удивительно яркие и часто пророческие сны. Их-то она и запечатлевала на своих картинах.

Когда Марьян спустился на первый этаж, собираясь дать сестре последние указания перед уходом, он обнаружил ее в столовой. Девушка с довольным видом восседала за столом, наблюдая, как над супницей сквозь маленькое отверстие для ручки половника поднимается аппетитный пар.

— Леся, я же просил! — недовольно прикрикнул Белянский, остановившись в центре холла и сверля сестру взглядом. — У меня нет времени.

— Есть, — убежденно сообщила Алеся. — И ты знаешь. Никуда не убегут твои дела, если ты пообедаешь. Ну, Хмарь!

Марьян шумно вздохнул, но все же пересек холл, столовую и опустился на загодя отодвинутый стул.

— Иногда я не могу поверить, что ты моя младшая сестра, — сообщил он ей, поднимая крышку и заглядывая в супницу.

Кухарка постаралась, и при виде густого супа, больше похожего на рагу, следователь едва не подавился слюной. Он на миг прикрыл глаза, втянул ноздрями запах и стал стремительно наполнять глубокую миску.

— Ты же заботишься обо мне, — подперев щеку кулачком, прошептала Леська, — так почему я не могу иногда напомнить тебе о том, что ты должен заботиться и о себе.

— Я забочусь о себе, — не согласился Марьян, стараясь не заскулить при виде крупных кусков говядины, которые то и дело попадались в гуще. Сестра слишком давно жила под одной крышей с Белянским, а потому на стол выставила не парадные чашки и тарелки тонкого фарфора, а посуду массивную и основательную. Марьян сумел переместить себе в тарелку почти половину супницы, но пожалел, что суп нельзя налить с горкой.

— Да уж, заботишься, — тихо проворчала Алеся. — Я вижу, как ты заботишься. Опять дома не ночевал!

— Я пока не могу, малявка, — покаянно ответил брат, — у меня дело.

В столовую, отдуваясь и помахивая хвостом, ввалился Туман, добрел до стула хозяина и шумно плюхнулся на пухлый зад у его ног. И мне, и я, как бы говорил его взгляд. Обо мне тоже нужно позаботиться.

— Не проси, — строго велел Марьян и погрозил псу ложкой. — Посмотри на себя. Разъелся! Еще немного — и вымахаешь размером с пони!

Туман задумчиво проследил за движением ложки, облизнулся и скосил глаз на супницу.

— Вы его раскормили, — попенял Марьян Алесе.

Девушка не ответила, лишь подмигнула Туману. Покачав головой, Белянский принялся за суп. Сняв очки, Леська наблюдала за ним, вздыхала и то и дело таскала с большого деревянного блюда крохотные сушки, обильно посыпанные сахаром.

— Не спеши, — чуть поморщившись, сказала она ему. — Ну не убегут от тебя твои дела. Раскроешь.

— Это можно считать точным пророчеством? — усмехнулся брат беззлобно.

Хотя девушка довольно часто видела яркие сны, тем или иным образом сбывавшиеся в реальности, но за все годы Алеся ни разу не видела ничего, что было бы как-то связано с расследованиями брата.

— Я просто знаю тебя, — ответила сестра. — Ты же как пес! — Туман вскинул здоровенную башку и посмотрел на людей. — Если уж вцепишься, то не отпустишь.

— В этот раз все куда сложнее, малявка, — ломая чуть подсохший ломоть хлеба, признался следователь. — У меня, похоже, дело о серийном маньяке. Сегодня третье тело обнаружили. И этого, третьего, судя по всему, убили раньше, чем второго покойничка.

Алеся поморщилась и взмолилась:

— Не рассказывай мне о работе! Лучше помощнице расскажи.

— Видела? — догадался Марьян.

— Красивая, волосы такие необычные, — закивала Алеся, мгновенно переключившись. Ее глаза, не скрытые очками, сияли от восторга. — И сама необычная. Только я ее не рисовала. А то опять спугнешь! Не хочу, чтобы опять сбывалось. — Девушка вздохнула. — Всякий раз, как я твоих секретарей вижу, они увольняются.

— Дело не в тебе, — успокоил сестру Марьян. — Просто для работы не годятся такие помощнички.

— Дело в тебе, Хмарь! — убежденно заявила Леська. — Не гони эту, она красивая.

— Секретарь должен быть расторопным, сообразительным и самостоятельным, — жуя, строго сказал следователь. — При чем здесь красота? Красоте в управлении не место.

— Все равно, — с нажимом выговорила Алеся. — Не гони. А то я обижусь.

Марьян замер, с веселым недоумением воззрился на сестру и переспросил:

— Обидишься?

— Мне снилось… Не скажу, что именно снилось, — помялась девушка и водрузила на нос очки, будто пытаясь защититься от проницательного взгляда брата. — Но я тебе одно скажу: не гони. Сам же потом пожалеешь.

— Да не выгоняю я никого, — с кривой усмешкой сообщил Белянский, а потом с оттенком горечи добавил: — Сами не выдерживают. Так что все только от нее зависит, красивой твоей.

Замерев перед зданием управления, я нервно прикусила губу и зажмурилась.

— Эх, Элка… И вот надо было тебе, — прошипела я себе под нос.

Сердце судорожно колотилось, хотелось развернуться и сбежать домой. Но нет, нельзя.

— Давай-давай, — пытаясь себя подбодрить, залихватским тоном сказала я. — Делаем вид лихой и слегка придурковатый — и в бой!

Вдохнув и выдохнув, я сжала кулаки и поспешила внутрь, молясь, чтобы начальник тоже где-нибудь задержался, и я ко всем бедам не попала еще и под разнос сразу по возвращении. Но, уже поднимаясь по лестнице, не удержалась и свернула в коридор второго зтажа.

— Фекла, — с порога заныла я, — а у тебя нет чего-нибудь от нервов?

— Ась? — удивленно воззрилась на меня рейна Слепакова. — А тебе зачем? Кого-то отпаивать? Так в шпиталь надо. Или виталиста кликнуть.

— Нет, — падая на стул перед столом хозяйственницы, трагическим громким шепотом произнесла я, — мне для личных нужд.

— Марьянчик довел? — строго спросила Фекла, сжав кончик светлой косы. — Вот лиходей!

— Нет, — помотала головой. — Я… День у меня сегодня неудачный.

Хозяйственница помолчала, глядя на меня, а потом встала и ушла за ширму. Долго там чем-то скрипела и гремела, а потом приволокла и выставила передо мной пыльную литровую бутыль с темно-зеленой, густой, как масло, жидкостью внутри.

— Э… — невежливо выдавила я, таращась на емкость, на которой чуть кривовато была приклеена этикетка, утверждавшая, что внутри вовсе не успокоительное, а ликер «Зеленый гном», настоянный на четырнадцати травах. Изображенный на картинке гном косил одним глазом на меня, а вторым — в потолок.