— Вы правы, мистер Кэмпбелл. Форму надо поддерживать. Но вы не волнуйтесь, мы вас быстренько поставим на ноги.

— Кстати, кто участвует в собрании? Только мужчины?

— Парочка женщин у нас есть. Хотя главным образом мужчины.

Это хорошо, подумал Освальд. А то все женщины да женщины.

Батч согласился отвезти Освальда на пятничное собрание.

— Так и так надо кое с кем повидаться, отправимся засветло, — сказал он.

Альберта — маленький городок, населенный в основном фермерами-немцами, даже дома словно прямиком из Баварии явились — располагалась милях в десяти к востоку. Батч привел Освальда в «Лосиный клуб»,[24]членом коего состоял, и представил нескольким друзьям. Они поужинали в буфете гамбургерами и к половине восьмого были в центре Альберты. Батч остановился на боковой улочке, долго озирал окрестности, и только убедившись, что все чисто, выпустил Освальда из машины.

— Подъеду за вами через час.

— Через полтора, пожалуйста, — попросил Освальд. — Все-таки это мое первое собрание, неплохо бы переговорить с ребятами, познакомиться.

— Без вопросов, — сказал Батч. — Да вы не волнуйтесь, мистер Кэмпбелл, мое слово крепкое.

И укатил на грузовичке в ночь.

Освальд вошел в большой вестибюль зала «Рыцарей Колумба».[25]Стрелка с надписью «АА Алабама» велела двигаться вверх по лестнице. На площадке его встретил грузный мужчина в подтяжках, он крепко и сердечно пожал Освальду руку и так хлопнул мясистой ладонью по спине, что чуть не свалил с ног.

— Мистер Кэмпбелл? Эд Краузе. Добро пожаловать в нашу маленькую группу.

Освальд прошел за ним в комнату. Человек шесть-семь мужчин, не вставая, приветствовали Освальда кивками и дружелюбными улыбками.

Краузе указал ему на стул и спросил:

— Мистер Кэмпбелл, а где же ваш инструмент?

Освальду показалось, он ослышался.

— Простите?

Только сейчас он заметил, что рядом со стульями на полу стоят футляры и собравшиеся потихоньку раскрывают их и достают аккордеоны.

В комнату вошел еще один человек с футляром и стопкой нот.

И тут Освальд понял, куда попал.

На собрание «Ассоциации Аккордеонистов»!

Освальд замялся.

— Ах да… Знаете, мистер Краузе, я сегодня лучше послушаю. Инструмент у меня оказался не в порядке.

— Какая жалость! — разочарованно произнес Эд Краузе. — А мы так рассчитывали на вас. Свежая кровь…

Освальд уселся в уголке и принялся слушать. К тому времени, когда прибыл Батч, собравшиеся успели исполнить с дюжину полек и очень живую аранжировку «Бедных парижан».

Освальд подошел к машине.

— Как встреча? — поинтересовался Батч.

— Просто замечательно, — ответил Освальд.

По пути домой Освальд задумался, что хуже: быть аккордеонистом или алкоголиком. И не пришел к определенному решению.

* * *

Жалко, конечно, что в этой глуши нет собраний АА, но ему и на причале с птицами неплохо, решил Освальд. Спокойно и не скучно. И не надоедает. Ведь птиц такое разнообразие.

Однажды, когда он, по обыкновению, сидел на своем причале, голубая цапля уставилась на него с таким любопытством, что Освальду даже стало не по себе. «А что, если они тоже за мной наблюдают? — мелькнуло в голове. — За кого они тогда меня принимают? И на чем основываются их заключения?»

Ему-то было на чем основываться. «Птицы Алабамы» помогали Освальду определять пернатых по величине, по цвету, по месту обитания. А если бы птицы записывали результаты своих наблюдений, что у них получилось бы про него? Надо заглянуть в книгу и прикинуть.

Описание своих собственных характерных признаков Освальд начал с «обитания».

ОСЕДЛЫЕ — обитают в одном географическом регионе круглый год.

ЛЕТУЮЩИЕ — гнездуются и выводят потомство в одном географическом регионе, на зиму улетают в теплые края.

ЗИМУЮЩИЕ — прилетают в данный географический регион после выведения потомства на зимние месяцы.

ПРОЛЕТНЫЕ — пролетают через данный географический регион во время весенних и осенних миграций.

ЗАЛЕТНЫЕ — их появление в данном географическом регионе незакономерно и носит случайный характер.

Средних размеров, красноголовый, потомства не выводит, залетный — таким Освальд получался по книге. Вот так-то. Приятно познакомиться. Все-таки редкая птица, что ни говори.

— Зима, зима пришла, — только и слышно было из уст прохожих утром 21 февраля.

Страшное дело, температура ночью опустилась чуть ли не ниже пятидесяти.[26]Днем Освальд впервые увидел сизые дымки из труб на том берегу. В воздухе повис аромат горящей сосны, гикори и кедра, которые употреблялись здесь на дрова.

Освальд с радостью приветствовал прохладную погоду, ибо, как показали последующие дни, с холодами пришли зимние закаты — потрясающее зрелище, особенно над рекой. Закаты околдовали Освальда. Сидеть на причале, вдыхать холодный чистый воздух и слушать тишину — собачий лай разносился окрест на многие мили, — ничего лучше и придумать было нельзя. Каждый вечер небо у него на глазах меняло оттенки с апельсинного на бледно-розовый, с ярко-зеленого на лиловый. Синие и розовые облака отражались в воде, садящееся солнце окрашивало реку в кобальт и ультрамарин, они сменялись переливчато-зеленым и золотым, напоминавшим обертку дорогих конфет, а потом все тонуло в охре и сиене. Летящие птицы обращались в черные силуэты на гаснущем небе. Освальд сидел и смотрел на калейдоскоп красок, на отливающие сталью водовороты, пока за спиной у него не вставала луна и не серебрила реку.

Последние зеленые лучи, преломленные водой, дрожали под досками причалов, и уже проглядывали звезды, отражаясь в темной воде мелкими бриллиантами, — ни в одном кино не увидишь такого! Каждый вечер был единственным в своем роде, неповторимым великолепным явлением, и Освальду хотелось остановить время, продлить очарование. Но разве кому-то дано повелевать временем? Дни летели, последние его дни уносились безвозвратно, и он ничего не мог с этим поделать. Вот прямо сейчас, на реке, когда кругом такая красотища и сам он еще хоть куда, удержать неумолимый бег… если бы он только мог.