— И действительно, что это я сижу?

Во рту у меня пересохло, губы не шевелились, а руки дрожали. Я не с первой попытки смогла молнию на кофте расстегнуть. Чувствовала, что за мной наблюдают, и нервничала ещё сильнее.

— Выключи свет, — попросила я.

— Ну уж нет. Я хочу всё видеть. А иначе что вспоминать буду?

Я повернулась к нему и зажмурилась. Мысленно повторила про себя, что Серёжка никогда не узнает. Никогда не узнает. И я забуду, как только дома окажусь. А случится это совсем скоро.

— Глазки-то открой, красавица.

Глаза я открыла. От довольства, которым светился Гришкин взгляд, меня замутило. Было противно и стыдно за то, что я собиралась сделать. Что уж он обо мне думал и какого мнения был о моей морали и убеждениях, мне не понять, но я-то себя знаю куда лучше, и после сегодняшней ночи, меня будет долго выворачивать от отвращения к самой себе. Но нужно как-то пережить, чтобы спасти и себя, и Серёжку от этого психа. Остаётся уповать на его порядочность, что он возьмёт деньги и исчезнет из нашей жизни. К тому же, продолжать чего-то ждать, без всяких гарантий, что закончится всё благополучно, я больше не могу. Скоро две недели, как я в этом лесу, нужно что-то делать.

Что-то делать, что-то делать…

Гриша меня поцеловал, а я руки в кулаки сжала. Голову откинула, чтобы ему удобнее было, и даже заставила себя разжать губы. Правда, это не помогло. Уже через минуту Гришка отстранился. За плечи меня взял и встряхнул хорошенько. Я посмотрела на него непонимающе.

— Кажется, у нас с тобой уговор, — напомнил он. — Так что не разочаровывай меня. Будь любезна, постарайся.

Я с превеликим трудом уговорила себя кивнуть. И произнесла самую глупую фразу в своей жизни:

— Я буду стараться.

Уж не знаю, как у меня получалось стараться, я о своём обещании забыла довольно скоро, а вот Грише, кажется, стараться нравилось. Он будто отыграться на мне пытался за все доставленные неприятности, и иначе, как грехопадением, я эту ночь назвать не могу. Я обещала себе, что не буду реагировать, просто перетерплю, пока это животное получит своё и оставит меня в покое. Но он видимо понял мой замысел, потому что приложил все силы, чтобы я данное себе слово не сдержала. Если вчера я думала, что ненавидеть этого гада сильнее невозможно, то сегодня я поняла, что ошибалась. Ему удовольствие доставляло понимание того, что я сдаю одну позицию за другой. В какой-то момент мне показалось, что он о себе-то позабыл, важнее было вытащить из меня ещё один стон, ещё один вскрик, как признание своего превосходства. Каждым своим прикосновением и движением, он доказывал мне свою правоту, и это казалось издёвкой, насмешкой, и никак не походило на нежность или страсть. Он был внимателен и угодлив, любую мысль и желание предугадывал, это-то и выводило меня из себя. Я не хотела ничего чувствовать, чтобы поскорее забыть, а Гриша забивал в мою память эту ночь, чтобы я потом мучилась от стыда и корила себя за слабость. Он хотел, чтобы я помнила его.

Свет выключили уже за полночь. За окном снова гроза, а я даже не слышала, как она началась, что очень странно. Сосны шумели, и этот шум мешал думать. Мысли лениво ворочались в моей голове, пугали неопределённостью, и я цеплялась за них, в попытках найти себе оправдание. Гриша в постель вернулся, руку за голову заложил, потом зевнул. Но уже через минуту повернулся ко мне и положил руку на моё бедро. Пальцем по боку провёл, и посоветовал:

— Ты бы поспала. Завтра утром пойдём, идти долго, предупреждаю сразу.

— Хорошо, — отозвалась я шёпотом.

Гришка помолчал, разглядывал меня, лицо близко к моему, я даже дыхание его чувствовала. Потянулся ко мне и поцеловал, я противиться не стала (сейчас-то уж чего?), на поцелуй ответила и, кажется, своей сговорчивостью заслужила одобрение. Молния сверкнула, на секунду осветив комнату белым светом, я увидела Гришкино лицо, и меня кольнуло в самое сердце. Захотелось ещё раз потребовать от него обещания, что он уедет и оставит меня в покое, навсегда. Из-за него я поступилась собственными принципами, изменила любимому мужу, и мне предстоит с этим жить. День за днём. Смотреть Серёже в глаза, улыбаться ему, говорить «люблю», и знать, что я его предала. Что у меня не хватило выдержки, терпения, смелости всё это пережить.

— Прекрати себя терзать, — сказал Гриша, и настойчиво пригнул мою голову к своему плечу. — Закрывай глаза и спи. Устала?

Странный вопрос. Гром раскатился по всему небу, отозвавшись эхом издалека, и я закрыла глаза. Не могла ни о чём думать.

А вот утром я проснулась взбудораженной. Первая мысль, которая меня посетила: сегодня Гриша отвезёт меня в город. Я глаза открыла, боясь, что он передумал. Глаза открыла и поняла, что он рядом, смотрит на меня, подперев голову рукой. Ни тебе «доброе утро», ни «привет». Разглядывал, с сомнением и задумчивостью. Я перепугалась.

— Мы поедем в город?

— Я же обещал.

Мне полегчало, я даже попробовала улыбнуться, стараясь не думать о том, что мы по-прежнему лежим в постели, голые, и воспоминания о прошедшей бессонной ночи весьма и весьма живы. И, по всей видимости, не только во мне. Потому что вместо того, чтобы вскочить, готовый сдержать слово, Гришка меня к себе подтянул. Я в первый момент растерялась, рукой в его грудь упёрлась, но под пристальным твёрдым взглядом, руку опустила. Правда, выдохнула ему в губы, не особо понимая, что хочу и в состоянии возразить:

— Гриша…

Он даже ответить не потрудился, подбородок мне пальцем приподнял и прикусил зубами мою нижнюю губу. Пальцы запутались в моих волосах, он посмотрел на них и сказал:

— Ты красивая девочка.

Я машинально схватилась за обрезанные волосы, а Гришка руку мою перехватил и ободряюще улыбнулся.

— Отрастут. — Перевернулся и подмял меня под себя. Тяжёлый, горячий, возбуждённый… Я вцепилась в его плечи и посоветовала себе и следующий час вычеркнуть из своей памяти. Я всё забуду, очень постараюсь.

Я так торопилась съесть свой завтрак, что едва не поперхнулась. Всё боялась, что если буду медлить, Гриша передумает. Он сидел напротив, посматривал с насмешкой и пил кофе. Он сказал, что позавтракать нужно основательно, потому что идти придётся долго. Я его слова обдумывала, хотя вида старалась не подавать. Только украдкой кидала задумчивые взгляды на свои ноги в многострадальных носках. Видимо, выходило у меня весьма выразительно, потому что Гришку проняло, он поднялся, из комнаты вышел, а вернулся с кроссовками в руках. Встретив мой изумлённый взгляд, хмыкнул.

— Что тебе сказать? Заработала.

— Обязательно говорить мне гадости? — обиделась я, но от подношения не отказалась.

— Шучу я, шучу.

Кроссовки оказались на полу у моих ног, я их схватила, поняла, что они хоть и дешевые, но новые, явно для меня и купленные, также как джинсы и свитер, но раньше мне их отдавать остерегались. И правильно. Была бы у меня обувь, я может, и болота бы не испугалась. Но что теперь об этом думать?..