Через день приехал Смурной, один, без напарника. И даже в дом не вошёл. Я наблюдала за ним в окно, как он к Грише подошёл, как они руки друг другу жали, а потом отошли к отремонтированной ограде и начали разговор. Из дома я услышать ничего не могла, и злилась поэтому. Судя по лицам, обсуждали они что-то серьёзное, Смурной махал руками и что-то Грише доказывал, а тот только ухмылялся в сторону. Из дома я всё-таки вышла, обежала его и замерла за углом, привалившись к стеночке. Можно было, конечно, подобраться поближе, прошмыгнув за кустами, но рисковать не хотелось. К тому же, мужчины к тому моменту перешли на повышенные тона, и я многое отсюда слышала.

— А я говорил, что перемудрили, — зло выговаривал Смурной, возмущаясь. — А кое-кому неймётся, всё в игры играем. На хрена мне эти игры? Пристрелить его надо было, вот и вся недолга!

— Успеется, — отозвался Гриша.

— Серьёзно? Ты созрел, как я понимаю?

— Ну, за такие-то бабки… Что он мне, родной?

— А ты сможешь? — вроде бы усомнился Смурной. — Поляк свою армию до зубов вооружил.

— Дело не в армии, Антох, дело в моём желании. А оно крепнет с каждым днём, — Гриша проговорил это с какой-то особой ненавистью, у меня даже сердце ёкнуло.

— Во-от, — взвыл его дружок. — Я тебе когда об этом говорил? А ты всю плешь мне проел!..

— Ладно, заткнись.

— Да заткнусь я. Делать-то что?

— Не высовываться. Что говорят, то и делай. Пусть он ещё подёргается.

— Слушай, Гриш, а может, она ему не нужна? Гришка помолчал, видно, обдумывая.

— Нужна, поверь. Просто он время тянет, так что нужно его немного подтолкнуть.

— А потом?

— А потом… Простимся. — Он рассмеялся, вышло настолько зловеще, что у меня не осталось ни единого сомнения в том, как он собирается прощаться и с кем. Я зажмурилась от ужаса, потом вспомнила его слова про то, что Серёжку неплохо бы подтолкнуть, меня как прострелило, и я кинулась обратно в дом. Едва успела устроиться на диване, как послышались тяжёлые шаги, и Гриша зычно позвал:

— Настька, иди сюда.

Сердце пустилось вскачь, я сглотнула, но заставила себя с дивана подняться. На непослушных ногах подошла к двери. Увидела Гришу, который появился с кухни с ножом в руках, и в ужасе шарахнулась в сторону, но он успел меня за волосы схватить и потянул обратно.

— Я сказал, иди сюда, — рыкнул он мне на ухо, а у меня колени подогнулись. — Стой спокойно.

Он снова потянул меня за волосы, и у меня в голове мелькнула мысль, что он мне горло сейчас перережет, но случилось что-то другое, я вскрикнула, на что мой мучитель не обратил ровным счётом никакого внимания. А потом я поняла… Он мне ножом волосы отрезает.

— Уж прости, детка, ножниц нет.

— Гриша, — прошептала я непослушными губами, а он вдруг в щёку меня поцеловал. — Нужно передать привет твоему мужу.

Как только он отступил, я рукой за волосы схватилась, и от досады заревела в голос. От моей косы одно название осталось. Волосы теперь едва до плеч доходили.

Смурной почти сразу уехал, с «приветом» для Серёжки. Я слышала, как машина отъезжает, но к окну не подошла, переживая случившееся. Хотя, я не из-за волос печалилась. Обидно, конечно, и жутко неприятно, но страшит совсем не испорченная причёска. Понимание того, что Гриша за нож схватился и он, явно, расстроен несговорчивостью моего мужа, напугала. А если Серёжка не проникнется, что дальше будет? Он мне пальцы отрезать начнёт, или попросту зарежет? Я напомнила себе, что он сидел в тюрьме, и вообще, человек непредсказуемый, с буйным нравом.

— Ну что запечалилась? — поинтересовался он, появляясь в комнате. Подошёл и потрепал меня волосам, вроде бы с удовольствием, любуясь делом рук своих. Я попыталась увернуться от его лапищи. — Отрастут волосы. А муж твой поймёт, что это именно твои. Их ни с чьими другими не спутаешь. Хватит слёзы лить, Насть. Лучше ужин приготовь.

Спорить я не стала, поднялась, как в бреду, и отправилась на кухню. С каждым днём мне становилось всё более жутко.

Следующие сутки я провела в невесёлых думах. Готовила еду, мыла посуду, потом сидела на травке, таращась на сосны, и пыталась принять важное решение. После ужина тоже на улицу вышла, не в силах оставаться с Гришкой в одной комнате. Села на скамейку, кофту застегнула, потому что ветер снова поднялся, и время от времени украдкой бросала взгляды на Гришу, что курил, сидя на ступеньках кособокого крыльца. Видела, как он вздохнул, глядя на небо, сигарету затушил и отправил щелчком в сторону. Подбородок почесал и нахмурился. Я смотрела на него и во мне зрела уверенность, что именно в этот момент, он думает, как половчее убить Серёжку. Что ему надо от моего мужа?! Кто бы хоть объяснил…

Я ладонью по шершавому сидению скамейки поводила, до боли закусила губу, а потом, собрав всю свою решимость в кулак и зажав ее там, чтобы не растеклась меж пальцев, как вода, спросила:

— Если я… отдам тебе эти деньги, ты уедешь?

Он, кажется, моргнул в растерянности, в сумерках я не рассмотрела. Затем усмехнулся.

— Если ты… — Он сделал многозначительную паузу в том же месте, что и я. — И потом отдашь мне деньги?

Я сделала судорожный вдох. Нужно было решиться, чтобы подтвердить. Но, в конце концов, кивнула.

— Да. Мне нужно, чтобы ты поклялся: ты сразу уедешь, и оставишь нас в покое.

— Я? Детка, я человек маленький…

— Не ври мне, — тут же разозлилась я. — Ты всё врёшь, ты всегда мне врёшь!

— Ты о чём, Насть?

— Я хочу, чтобы ты поклялся, — я даже задохнулась.

— И ты поверишь?

Я зажмурилась, понимая, что и выбора у меня нет, и гарантий своей честности он мне не даст.

— У тебя будут деньги, ты сможешь начать всё сначала… В другом месте. Ты должен хотеть начать всё сначала, иначе это ненормально… — Я сама уже не понимала, что несу. — Ты отвезёшь меня в город?

Он смотрел на меня очень внимательно, и глаза в сумраке мерцали, как у кота, который с мышью играет, совсем не думая о том, что жертва вот-вот скончается от разрыва сердца.

— Отвезу.

— Когда?

Он помолчал, раздумывая.

— Завтра.

Я вцепилась в края скамейки, кивнула.

— Хорошо.

— Что хорошо? — вроде бы удивился он.

Мне потребовалось ровно пять секунд, чтобы решиться. Вдохнула поглубже, чувствуя пряный аромат подсыхающей скошенной травы, посмотрела на темнеющее небо, затем на верхушки сосен, которые угрожающе шумели, и поднялась. Пошла к крыльцу, стараясь не смотреть на мужчину, который наблюдал за мной с интересом. Поднявшись по ступенькам, я поинтересовалась:

— И что ты сидишь?

Гришка, мерзавец, ухмыльнулся.