– Знаешь, у меня есть такой человек. Он российский немец. Я с ним в одном классе учился. Когда-то мы даже были большими друзьями. Лет восемь назад он уехал в Германию, в Мюнхен. Поступил там в университет, выучился на археолога, раскапывает какое-то поселение в Баварии. Два раза приезжал сюда к нам. Я его по нашим местам провел, так он от всего увиденного был в большом восторге! Одно время даже хотел обратно возвращаться. Идея у него такая есть – отыскать сокровища Наполеона. Он даже карту какую-то показывал, где примерно может находиться Клар. Так вот, у него родной дядя в Мюнхенском банке не последний человек. Если его попросить и посулить вознаграждение, то, думаю, он не откажет.

– Когда он нам поможет, мы ему такую экспедицию организуем по местам наполеоновских кладов, – подхватил Лозовский, – что он в жизни не забудет.

– Но как мы переправим по полтора миллиона долларов в Германию? Законным путем этого не сделаешь. Если бы у нас был свой легальный бизнес с большим оборотом валюты, тогда конечно. Просто положили бы эти деньги здесь на свой счет, а потом перевели бы на счет в Германию. Но сейчас, если мы откроем счет и положим на него такую огромную сумму, сразу возникнут вопросы, откуда у нас взялось три миллиона долларов, а объяснить этого мы не сумеем.

– Верно мыслишь, – улыбнулся Владлен.

– У тебя есть какая-то идея? Что ты предлагаешь?

– Есть один выход… Помнишь, пять лет назад мы перегоняли с тобой тачки из Голландии?

– И что?

– Наши машины никто толком не досматривал. Даже под капот не всегда заглядывали. В Финляндию в прошлом году ездил на машине, так тоже никто особо не смотрел. Можно попробовать проехать таким образом. Взять твой старенький «Land Cruiser», и спрячем в нем пачки с деньгами.

– А если все-таки досмотрят? Тогда и деньги пропадут, и срок реальный можно получить. Тут нужно придумать что-то похитрее.

– Нужно поднять всех наших знакомых, кто занимается перевозками. Короче, нужно найти дыру на таможне, через которую можно протолкнуть деньги.

– Будем искать.

* * *

Две недели назад к Михаилу Пономареву с неожиданной просьбой обратилась княгиня Раевская: отыскать в Староконюшенном переулке в тайнике на чердаке дома (известного всей Москве как дом бригадира Новосельцева), где прежде проживала ее семья, фамильную реликвию, а именно яйцо Фаберже. В деловых кругах Лондона княгиня была весьма влиятельной фигурой, и ее слово значило куда больше, чем иная рекомендация. И Михаил Степанович с радостью взялся за выполнение ее просьбы, тем более что по счастливой случайности он купил именно этот дом, рассчитывая организовать в нем офис. В случае благоприятного исхода дела он всерьез рассчитывал на расположение княгини Раевской, а там и до главного приза можно дотянуться – до ее дочери, красавицы Виктории.

В пакете через курьера он передал Константину, доверенному человеку, проживавшему в Москве, соответствующие инструкции, где следовало искать яйцо Фаберже и каким образом впоследствии переправить его в Лондон. Предстоящее дело обещало быть несложным, некриминальным, а потому весьма странным выглядело затянувшееся молчание доверенных лиц.

Беспокоиться пока не следовало, не исключено, что Константин сейчас занимается отправкой яйца Фаберже в Лондон. Дело непростое, следовало поднапрячь связи, а на это также требуется время.

По-настоящему Михаил Пономарев стал волноваться, когда Константин не позвонил и через неделю. Не выдержав, он набрал номер, но услышал в ответ лишь информацию о недоступности абонента. Нахмурившись, осознал, что случилось нечто недоброе, разрушающее намеченные планы.

Некоторое время Пономарев колебался, просчитывая возможные последствия от своего звонка, но потом уверенно поднял трубку телефона. Дождавшись сдержанного: «Слушаю», произнес в ответ:

– Иван Гаврилович? Это Пономарев тебя беспокоит…

* * *

Дверь приоткрылась, и в комнату вошел техник-криминалист Петр Гиппиус:

– Разрешите?

– Входи.

Сутулый, словно держащий на своих плечах каменные своды (в эти минуты он казался особенно нескладным), он положил на стол два листка бумаги.

– Помните, я говорил, что мы обнаружили на заточке размазанный фрагмент большого пальца?

– Было дело, – охотно откликнулся Никольский. – Что-нибудь удалось выяснить?

– Удалось, – произнес Петр.

За скупой сдержанностью чувствовалась профессиональная гордость. Гиппиус не однажды удивлял своих сослуживцев познаниями и способен был отыскать следы даже в самом безнадежном месте. Так что воскрешение размазанного отпечатка фаланги большого пальца – это было одно из чудес, на которое он был способен. Именно благодаря таланту Пети на многие его чудачества смотрели сквозь пальцы. Он мог уехать на недельку в Испанию, никого не оповестив; поддаться меланхолии, и там, где следовало смеяться, мог загрустить; мог рьяно ухаживать за женой начальника, требуя от нее взаимности; мог ходить нестриженым и небритым, пропуская мимо ушей настойчивые требования начальства следить за внешним видом. Но зато когда наступала работа, отдавался без остатка.

Похоже, что сейчас был тот самый случай. От прежней сонливости не осталось и следа, глаза полыхали азартом.

– Докладывай! – сказал Никольский, указав криминалисту на стул.

Разложив на столе листки бумаги, Гиппиус с жаром заговорил:

– Посмотрите вот на эту фотографию, на заточке имеются следы рук. Правда, большая часть следов размазана и не поддается идентификации. Он не просто касался рукояти, а держал ее так, как это бывает с человеком, готовым нанести удар. Могу сказать совершенно точно, что разыскиваемый был правша и оставил след от большого пальца, он немного шире остальных. Больше никаких отпечатков не имеется. Вот взгляните на папиллярные узоры на этом снимке и на этом, – увлеченно продолжал криминалист. – На обеих фотографиях тип узора дуговой, с петлевидными спиралями. Число линий между точками также одинаковое, – ткнул он пальцем в начерченные квадраты. – Все совпадает в точности: излом линий, утолщение, микрорельеф папиллярных линий…

Илья Никольский внимательно всмотрелся в фотографии. Они и в самом деле выглядели одинаковыми, как если бы были сняты с одной фаланги.

Майор понимающе кивнул.

– А вот посмотрите более мелкие участки флексорных линий, места их пересечения также одинаковые.

– А это что такое белое? – ткнул Никольский на небольшую белую черту в самом углу снимка.

– Это, скорее всего, шрам. Видите, на обеих фотографиях он почти одинаков. Если на первой фотографии он выглядит грубее, то на второй уже сглажен. Это говорит о том, что одна фотография сделана на несколько лет позже другой, и этот шрам уже успел немного затянуться и не выглядит теперь грубым.

– Ты прав. Теперь я вижу, что эти фотографии одного и того же пальца. И кому принадлежат отпечатки?