мир узнал, что я сумела отнять самого лучшего и милого мужчину в Англии у самой богатой женщины этой страны.

Эпифания. Будь он проклят, ваш отец!

Элестер (с громким хохотом). Ха-ха-ха! Один-ноль в нашу пользу, Эппи! (Целует Патрицию.)

Сэгемор (с улыбкой). Боюсь, миссис Фицфесенден, что последним смеялся старый мистер Смит: где ничего нет, там ничего и не возьмешь.

Эпифания. Нет, я больше так не могу. Я не дам низвести себя в болото вульгарности, где я захлебнусь. Я буду жить в полном одиночестве и останусь целомудренна до тех пор, пока не найду подходящего мужчину, спутника жизни, созданного для меня небом, человека, способного стоять рядом со мной на вершинах и не терять при этом голову. Где-то же должен быть такой.

Врач (появляясь в дверях). Управляющий сказал, что я здесь нужен. Кому именно?

Эпифания. Мне. Идите сюда. (Повелительно протягивает ему руку.)

Врач (приближаясь и щупая ей пульс). Что-нибудь не в порядке с кровяным давлением, а? (Изумленно.) Ого! В жизни не слышал такого пульса. Настоящий кузнечный молот.

Эпифания. Это тоже моя вина?

Врач. Нет, воля аллаха. Наш пульс тоже в его воле.

Элестер. Послушайте, док, в нашей стране так говорить не годится — мы в аллаха не верим.

Врач. Это нисколько его не смущает, мой друг. Пульс все же бьется — медленный, наполненный. (Эпифании.) Вы ужасная женщина, но я влюблен в ваш пульс. Я никогда не встречал ничего подобного.

Патриция. Подумать только! Он влюбился в ее пульс. Врач. Я врач. Женщина, в вашем смысле этого слова, для меня лишь ходячая куча недугов. Но жизнь! Пульс! Это же биение сердца аллаха, единого, великого, всемогущего! (Отпускает руку Эпифании.)

Эпифания. Мой пульс никогда не изменится. Вот любовь, которой я жажду. Я выхожу за вас. Мистер Сэгемор, исхлопочите специальное разрешение, как только разделаетесь с Элестером.

Врач. Но это невозможно — мы связаны нашими клятвами.

Эпифания. А разве я не выдержала испытания, назначенного вашей матерью? Вы получите бухгалтерское подтверждение. За первые же полчаса поисков работы я выяснила, что прожиточный минимум одинокой женщины — пять шиллингов в неделю. Еще до конца первой недели я заработала достаточно, чтобы просуществовать сто лет. И заработала честным, законным путем. Я уже объясняла вам, каким.

Врач. Это не путь аллаха, милосердного и сострадательного. Если бы вы прибавили хоть пенни в час своим работницам, из которых выжимают все соки, все это грязное предприятие пошло бы прахом. Вы просто продали его Сьюперфлу, из которого вытянули за это последние гроши, а работницы по-прежнему надрываются у него за пиастр в час.

Эпифания. Рыночную цену рабочей силы изменить невозможно — это не удастся даже вашему аллаху. Но я пришла в здешнюю гостиницу судомойкой — самой неумелой из всех судомоек, когда-нибудь бивших обеденные сервизы. Сейчас я владелица этого отеля и плачу своим служащим отнюдь не гроши.

Врач. На открытках отель выглядит очень привлекательно, а здешняя заработная плата была бы целым состоянием для любого труженика с берегов Нила. Но как насчет стариков, для которых гостиница была родным домом? Что вы скажете о старике, которого хватил удар? О старухе, потерявшей рассудок? О всех, кто угодил в работный дом? Вы грабили нищих! Мне ли, слуге аллаха, жить на такие доходы? Мне ли, целителю, помощнику, стражу здоровья и советнику жизни, связывать свою судьбу с той, кто наживается на нищете?

Эпифания. Я вынуждена принимать мир таким, каков он есть.

Врач. Гнев аллаха да поразит того, кто оставляет мир таким, каким он его принял.

Эпифания. Мне кажется, аллах любит тех, кто делает деньги.

Сэгемор. Все с полной очевидностью подтверждает это. Врач. Я смотрю на вещи по-другому. Я полагаю, что богатство — это проклятье, нищета — тоже проклятье, а справедливость, правда и счастье — лишь в служении аллаху. Но все это праздные разговоры. Эта леди без труда выполнила условие, поставленное моей матерью. Но я не выполнил условие, поставленное отцом этой леди.

Эпифания. На этот счет не беспокойтесь — полгода еще не истекли. Я научу вас, как превратить ваши полтораста фунтов в пятьдесят тысяч.

Врач. Не научите. Их уже нет.

Эпифания. Но вы же не могли истратить их полностью: вы живете скудно, как церковная мышь. Что-то должно было остаться.

Врач. Ни пенса. Ни пиастра. Аллах...

Эпифания. Черт бы взял вашего аллаха! Куда вы дели деньги?

Врач. Черт не в силах взять аллаха. В тот день, когда вы расстались со мной и отправились зарабатывать себе на жизнь, я воззвал к милосердному и сострадательному, чтобы он открыл мне, не есть ли вы одна из его беек огненных шуток. Затем я сел и развернул газету. И подумайте! Взор мой упал на колонку, озаглавленную: «Завещания и посмертные дарения». Я прочел в ней имя, которое уже забыл. Миссис такая-то, Клепэм-парк, оставила сто двадцать две тысячи фунтов. Она никогда ничего не делала, просто жила в Клепэм-парке. И все-таки оставила сто двадцать две тысячи. Но чье же имя шло следующим? Имя учителя, который изменил всю мою жизнь и дал мне новую душу, открыв передо мной мир науки. Я четыре года был его ассистентом. Он своими руками делал приборы для экспериментов, и однажды ему понадобилась металлическая нить, способная выдерживать температуру, при которой платина плавится, как сургуч.

Эпифания. Купите у него для меня патент, если только кто-нибудь не опередил нас.

Врач. Он не брал патента: он считал, что наука не может быть ничьей собственностью. И у него не было ни времени, ни денег на беготню по патентным бюро. Люди, для которых наука ничто, а деньги все, сделали на его открытии миллионы. Он же оставил своей вдове, доброй женщине, заменившей мне мать, четыреста фунтов. Это давало ей в лучшем случае шиллинг в день, то есть меньше пиастра в час.

Эпифания. Вот к чему приводит брак с ни на что не годным мечтателем. Вы собираетесь просить, чтобы я помогла ей? Запомните: мне надоели неимущие вдовы. Я сама превращусь в нищую, если взвалю их всех себе на плечи.

Врач. Не бойтесь. Аллах, милосердный и сострадательный, внял мольбам вдовы. Слушайте. Однажды мне пришлось лечить премьер-министра, вообразившего, будто он болен. И вот теперь я отправился к нему и объявил, что аллаху угодно, чтобы вдове была назначена пенсия за счет цивильного листа. Она получила ее — это сто фунтов в год. Затем я пошел в большой металлургический трест, эксплуатирующий изобретение моего учителя, и