Через неделю проблески сознания стали увеличиваться, жар немного спал, однако нестерпимая усталость никуда не далась. Простыни под ней за неделю сменили трижды, но они снова и снова промокали от холодного пота. Теперь к недугу прибавился сильный кашель с мокротами, буквально вколачивающий в ее больную головушку огромные гвозди. Она содрогалась всем телом, хрипя как раненое животное, всхлипывала и теряла сознание. Пару раз Настасья буквально вытаскивала ее с того света, не давая захлебнуться собственной мокротой.

Еще через три дня Оля попыталась сесть. Голова шла кругом, каждая мышца ее тела ныла, кости нестерпимо ломило, но Настасья настояла на приеме нормальной пищи. Все бульоны, что она вливала в нее прежде перестали давать ей должного количества калорий и к простуде прибавилось нешуточное истощение.

– Давай, моя милая, – шептала Настасья, помогая девушке подносить ложку ко рту, – За маму, за папу… – осеклась, но потом продолжила, – За Максима, он продолжает искать Алекса. За моего младшего сыночка, чтобы ему хватило ума вернуться в родной дом. За себя любимую, чтобы поскорее встать на ноги.

Оля послушно глотала мясную похлебку с картошкой и луком, практически не пережевывая. В животе урчало – и больно, и приятно.

– Почему вы не позовете Арину? – еле слышно спросила она.

– Да потому что она раскусит ваш обман, как только подойдет к кровати, – Настасья улыбнулась, – Ничего. Своими силами справимся. Это не перелом.

– А что?

– А я знаю? Простыла ты не на шутку, горишь раз вся, – она привстала, чтобы краешком полотенца вытереть капельку бульона, стекавшего у Оли по подбородку. – Наелась?

Оля пожала плечами.

– Ну, ложись. Голова не кружится?

– Нет. Но стучит в висках страшно, – и она закашляла. Сытная мясная похлебка вместе с мокротой поспешила покинуть организм.

– Ну вот, – Настасья полотенцем стала собирать все, что вышло наружу. Ольге стало так стыдно – она беспомощно лежала в собственной рвоте и ничего не могла поделать. В следующую секунду ее отчаянье достигло апогея. В дверях появился Максим. Не говоря ни слова он подхватил ее на руки, пока Настасья снимала испачканное постельное. Ей так хотелось прижаться к нему, но во рту все еще стоял кислый привкус, а ночнушка на груди была испачкана.

«Нет, нет, нет, – Ольгины щеки горели, а в голове пульсировала боль, – Нельзя меня такой видеть. Как же стыдно!»

Ольга зажмурилась, когда Настасья потянула с нее грязную ночнуху. Максим аккуратно вернул ее в постель и отступил, Настасья уже принесла таз с теплой водой, чтобы омыть несчастную мученицу. Максим столько раз видел ее обнаженной, но сейчас она вся сжалась и стала прикрывать грудь руками.

– Отвернись! – рявкнула Настасья. – Не видишь, она стесняется?

Максим послушно сделал шаг назад и повернулся лицом в противоположный изголовью угол.

– У меня плохие вести, – возможно стоять спиной к матери и возлюбленной ему сейчас было проще, чем смотреть им в глаза, – на перевале много людей. Скорее всего они возобновили поиски. Ждали, когда снег начнет сходить.

Ольга почувствовала на себе, как дрогнула рука ее сиделки.

– Сколько их?

– Точно не знаем.

– Не знаем? – Настасья чуть не перевернула таз. – Кто еще знает?

– Все.

Ольга потянула на себя одеяло, когда поняла, что Настасья больше не вернется к ее мытью. Она натянула его до самой шеи как раз в тот момент, когда Максим обернулся. Встретившись с ней взглядом он на секунду забылся, но тут же вернул себе всю положенную случаю серьезность.

– Уже несколько недель я ищу Алекса не один. Со мной постоянно ходит кто-то из деревни. Волки лютуют, медведи просыпаются – одному опасно. – Оля услышала в его голосе извиняющуюся нотку, но ни в коем случае не могла его обвинять в трусости, лес вокруг действительно опасен, даже для волколака. – О спасателях знают все.

– Может это туристы? – Оля в силу болезни говорила очень тихо, но сейчас ее слова прозвучали как гром средь ясного неба.

– Если бы, – Максим вздохнул.

Настасья же, ничего не говоря, взяла его под руку и вывела из комнатки. Уже из-за закрытой двери Оля услышала, как она отчитывает сына за то, что тот неосмотрительно затеял разговор при больной. Как ни старалась, больше девушка ничего не смогла различить. Окончательно сдавшись, она почувствовала сильную слабость и снова провалилась в сон.

Проснулась Оля от поцелуя в лоб. Над ней нависло незнакомое бородатое лицо. Она уж подумала, что это страшный сон и хотела закричать, но голос непрошенного гостя вернул ее в реальность.

– А ты сдала, мать, – бородища закрывала пол лица, но Оля видела, что он улыбается. В глазах защипало и по щекам покатились соленые слезинки.

– Ну-ну, – Алексей продолжал улыбаться, – Надеюсь, это от счастья.

Ольга энергично закивала головой и протянула руки для объятий. Колючая поросль уткнулась ей в шею, она поежилась и вспомнила, что совсем голая. Резко отпрянув она увидела, что ошибается. Видимо, пока она спала, Настасья снова обрядила ее в длиннющую ночнуху. От ее резких спонтанных движений Алекс засмеялся еще громче.

– Я похож на чудище лесное?

– Нет. Что ты! Я просто так рада!

– Ладно, пойду прихорашиваться, а то как-то не приятно, когда тебя девчонки шугаются, – и он, хлопнув по кровати ладошкой, встал.

– Ты вернулся, – выдохнула Оля.

– У меня не было выбора, я должен защищать свою семью, – улыбнулся Алекс, и вышел.

Наконец-то в этом доме все наладится. Настасья снова будет петь песни, с подоконников исчезнут колючие амулеты из неизвестного ей кустарника, Максим будет ночевать дома, будет проводить с ней столько времени, сколько ей захочется.

Спустя час, в комнате появилась Настасья, но она не пела. Она, конечно, изменилась, щеки ее порозовели, под глазами видны следы недавних слез счастья, волосы слегка растрепаны, но это, видимо, результат долгих и крепких объятий. Однако взгляд ее был серьезен, руки сжаты в замок. И тут Оля вспомнила. Перевал. Спасатели.

– Как ты себя чувствуешь? – наверняка она надеется, что девушка приняла невеселый разговор за горячку, поэтому и говорит так, как ни в чем не бывало.

– Хреново, – Оля попыталась привстать, но сил в ее руках за это время не прибавилось.

– Мясная похлебка, видимо, тебе еще жирновата. Сварю тебе кашу. Ты какую хочешь? – Обычно Настасья не пропускала мимо ушей брань и обязательно ругала Ольгу за вольности.

– Я не хочу кашу, я хочу знать правду.

– Все хотят, – Настасья тяжело вздохнула, – Будет тебе гречка.

Оля только рот открыла, а за женщиной уже закрылась дверь. Жар и тошнота снова напали на несчастную девушку, и она запрокинула голову. В ответ на это к ней вернулся кашель. Он так сильно занялся, что хотелось выплюнуть легкие. На звук прибежал Алекс. Космы он состриг, причесался и стал прежним милым мальчиком. Только глаза как будто пожелтели. Он обхватил Ольгу за плечи и прикрыл ее рот платком. Она дрожала и содрогалась, но наконец-таки выплюнула что-то из себя и притихла. Алекс отпустил ее и протянул чистый платок, старый он беспечно кинул под стол.