По мере появления очередных блюд разговор все больше оживлялся. Главной темой было съестное. Смерть и нависшая опасность, политические амбиции и угроза Спартака отошли на задний план, уступив место тонким различиям в достоинствах зайчатины и свинины. Говорили и о говядине, но все согласились с тем, что есть ее нельзя. Фауст Фабий объявил, что крупный рогатый скот вообще ни на что не годен, разве что на шкуры, философ Дионисий, говоривший лекторским тоном, заявил, что варвары на Севере и сейчас предпочитают коровье молоко козьему.

Сергий Ората, как оказалось, был специалистом по торговле пряностями и другими восточными деликатесами. Однажды он совершил дальнее путешествие — исследовал возможности рынка в Парфии, а на берегах Евфрата не смог отказаться от предложения попробовать местный напиток из сброженного ячменя.

— Цвет совершенно как у мочи, — смеялся он, — и вкус такой же!

— Но как вы это узнали? Вы привыкли пить мочу? — спросила Олимпия, с деланной скромностью опустив голову, так что упавшая прядь светлых волос закрыла ей один глаз. Иайа косо посмотрела на свою помощницу, подавляя улыбку. Лысина Ората порозовела. А Муммий пронзительно рассмеялся.

— Лучше моча, чем фасоль! — воскликнул Дионисий. — Помните совет Платона: «Человек должен отправляться каждый вечер в мир снов с чистым духом».

— А что бывает от фасоли? — спросил Фабий.

— Вам наверняка известно мнение пифагорейцев, не так ли? Фасоль вызывает скопление газов в кишечнике, а это создает условия для войны с душой в поисках истины.

— Как будто ветры гуляют в душе, а не в желудке! — воскликнул Метробий. Он наклонился ко мне и понизил голос: — Ох уж эти философы… ни одна мысль не кажется им слишком абсурдной. Эта, например, разумеется, чистый вздор, но я думаю, что все это идет у него изо рта, а не из другого конца!

Гелина, казавшаяся невосприимчивой ни к остротам, ни к непристойностям, ела механически и просила наполнять свой кубок вином чаще, чем кто-либо из ее гостей.

— На здешних рынках, разумеется, гораздо более широкий выбор свежих морских продуктов, — просвещал меня Метробий относительно различий между римской кухней и кухней Байи. Многие морские деликатесы в Риме вообще неизвестны, а любой повар вам скажет, что наилучшие горшки для варки пищи делают из специальной глины, добываемой только поблизости от Кум. В Риме такие горшки на вес золота, а здесь хотя бы один есть у самого последнего рыбака, поэтому-то у нас большой выбор разных прекрасных блюд, столь же великолепных, как и простых, например этот вот ячменный суп. А зеленая фасоль, которой не найдешь нигде, кроме Байи, — более сладкая и нежная, чем где бы то ни было! Повар Гелины готовит одно блюдо из зеленой фасоли, кориандра и лука-резанца, которое подается во время вакханалий[2]. О, я смотрю, рабы принялись убирать остатки первого блюда, значит, сейчас подадут второе.

Вошли рабы со сверкавшими в свете светильников серебряными подносами, на которых высились запеченные груши с корицей, жареные каштаны и сыр, приправленный соусом из настоянной вишни. Небо за окном превратилось из темно-синего в черное, усеянное яркими звездами. Гелина поежилась от холода и приказала придвинуть поближе жаровни. Отблески языков пламени заиграли на серебре тарелок, и казалось, что деликатесы на всех столиках плавали в огне.

— Как жаль, что Марк Красс не смог разделить нашу трапезу, — заметил Метробий, принимаясь за фаршированную грушу, от которой исходил дивный аромат. — Будь Красс здесь, разговор пошел бы о политике, и только о политике.

— В которой кое-кто совершенно не разбирается, — сердито заметил Муммий. — Хорошая политическая дискуссия могла бы удержать людей от стремления к изменениям. — С этими словами он положил в рот каштан и зачмокал губами.

— Варварская манера — так чмокать за столом, — шепнул мне Метробий.

— Что вы сказали? — нагнулся вперед Муммий.

— Я сказал, что у вас манеры агрария. Ведь вы из фермерской семьи, разве нет?

Муммий со скептическим видом снова откинулся на спинку кресла.

— Может быть, найдем какую-нибудь тему для разговора, общую для всех? — предложил Метробий. — Может быть, живопись? Иайа с Олимпией пишут картины, Дионисий их созерцает, Ората покупает. Ведь вы, Сергий, взяли подряд на строительство и отделку нового садка для разведения рыбы у одного из Корнелиев в Мизенах?

— Да, это так, — отозвался Сергий Ората.

— Ах, уж эти владельцы вилл на берегу Чаши, со своей любовью к украшению рыбных садков! Как они носятся с каждым мальком кефали! Я слышал о сенаторах, называющих каждую рыбку по имени — они кормят их из рук с самого рождения, а когда кефали вырастают, то они уже не в состоянии их есть.

— Перестаньте, Метробий, никто до такой глупости не доходит, — улыбнулась Гелина.

— О, да, уверяю вас! Говорят, Корнелии намерены окружить свой новый садок всевозможными красивыми статуями — но не ради приезжающих к им гостей, а для воспитания вкуса у рыб.

— Чушь! — рассмеялась Гелина и, осушив кубок, протянула его рабу за новой порцией вина.

— Разумеется, дело в том, что кефали… о, я ненавижу передавать сплетни, но говорят, что кефали Корнелиев так глупы, что не в состоянии отличить Поликлета от Полидора. Можно поменять головы Юноне и Венере, и они не заметят подмены. Подумать только! — Среди общего хохота Метробий указал пальцем на Ората: — Так что будьте осторожны, Сергий, и тщательно выбирайте статуи для нового садка Корнелиев! Нельзя тратить целое состояние на какую-нибудь тупую рыбину, лишенную художественного вкуса.

Ората премило покраснел. Муммий сидел с видом человека, которого хватил апоплексический удар. Я заметил, как Фабий предостерегающе положил правую руку на ногу Муммия, сжав ее, а левую руку он поднес к губам, чтобы скрыть улыбку.

— Если вы намерены поговорить об искусстве, то мы можем обсудить проект Иайи, — оживилась Гелина. — Он восхитителен! От пола до потолка на всех четырех стенах осьминоги, кальмары и дельфины, кувыркающиеся в лучах солнца. Эта картина вызывает у меня чувство покоя и защищенности, как если бы я была на морском дне. Такие голубые тени… темно-синие, бледно-лазурные и сине-зеленые морские водоросли… Я люблю голубой цвет, а вам он нравится? — спросила она у Олимпии. — На вас сегодня такое милое голубое платье, оно так идет к вашим красивым светлым волосам… Как вы обе талантливы!..

— Спасибо, Гелина, но я думаю, что все присутствующие уже знакомы с ходом работы. — Иайа поджала губы.

— Нет! — возразила Гелина. — Не видел ни Гордиан, ни его очаровательный сын. Им нужно все показать. Понимаете? Мы ничего не должны от них прятать, ничего вообще. Именно поэтому они здесь. Чтобы видеть, чтобы наблюдать. Говорят, что у Гордиана острый глаз. Я имею в виду не глаз знатока, а глаз охотника. Возможно, уже завтра, Иайа, вы сможете показать ему свою работу, дать ему возможность созерцать чудо ваших летающих рыб и устрашающих скатов. Да, я не вижу к этому препятствий, по крайней мере пока в женских банях не купаются женщины. Почему бы и нет? Я уверена, что Гордиан ценит живопись как каждый из нас.