Я ухмыльнулся весьма непристойно, и Соня перестала было смеяться, но потом снова заулыбалась и сказала:

— Я понимаю.

— Ох, брат ты мой, — засмеялся и Эрни, — вы, боевики, ходоки те еще!

— Замолкни, — сказал я ему, взял Соню за руку, и она слезла с табурета. — Пошли.

* * *

В отеле вопрос уладила всего лишь пятерка. Портье даже не поглядел на нее, спрятал банкнот и снова уткнулся в свои бумаги. Это была старая история, и вообще чужие дела его не волновали.

Контрольная нитка на двери была не тронута, так что я спрятал пистолет и вошел. Когда я повернул ключ в замке, Соня остановилась спиной к стене и посмотрела на меня с испытующей настороженностью. В номере из мебели были одно кресло, одна не особенно широкая кровать и шкаф.

— Тайгер...

Я сразу дал ей понять обстановку:

— Детка, ты стоишь на трупах троих людей. От этой участи не застрахованы ни я, ни ты, ни Мартрель. Тебе, может, не нравится это дело, но ты не спрашиваешь, а я не отвечаю. Я, милая, переспал со многими девочками, но сейчас не время заигрывать. Не для того я тебя сюда привел, чтобы затащить в постель. Если бы я этого хотел, я бы это и сделал, и ты даже не пикнула бы. Разве что вскрикнула бы от наслаждения. Выбрось это из головы, подожди, пока тебя попросят, прежде чем скажешь «нет». Заруби себе на носу, малышка, мы не в игрушки играем.

— Я никогда...

— Ты девственница?

Она посмотрела на меня долгим взглядом и медленно опустила ресницы:

— Нет.

— Помни, это всего лишь остановка в пути, пока я тебя оберегаю.

Я подошел к телефону и набрал номер Рондины.

Черт, я никак не мог перестать называть ее Рондиной. Рондина мертва... А это ее сестра, Эдит Кейн. Эдит Кейн! Но имя слишком долго хранилось у меня в памяти и я не в силах с ним расстаться. Эдит — настоящая Рондина, которой убитая Рондина должна была бы стать.

Телефон звонил и звонил, но никто не подходил, и я положил трубку. Было поздно, очень поздно. Было слишком поздно.

Я сказал:

— Ложись в кровать, я буду спать в кресле.

Она кивнула, подошла к кровати и села в ногах. Я знал, что она следит за мной оттуда, поэтому рухнул в кресло и закинул ноги на подоконник. Невозможно глядеть на мертвого друга, а потом пристрелить двоих и без всяких последствий. Даже для меня это был очень длинный день.

Теперь они охотились уже за двоими. Мы были дичью, а они — охотниками, стрелками. И если мы не остережемся, то погибнем под перекрестным огнем. Право и Сила. В чем правда? Чтобы победить, надо обладать и тем и другим. Я смотрел в окно на мягкий свет окон ночного Нью-Йорка над крышами зданий, наблюдая, как меняется цвет города от вспышек неоновых реклам, и прислушиваясь к звукам внизу, на улицах. Где еще сейчас умирают люди и по каким причинам?

Я заснул, держа пистолет в руке, и как далекий дождь шумела в душе вода, и сквозь этот шелестящий шум доносилось негромкое звучание песенки, которую я слышал когда-то в Европе; в комнате пахло душистым мылом, мягко пахло женщиной.

Ее руки были нежными. Они тронули мое лицо и разбудили, пальцы прошлись по щекам, разглаживая складки, потом стали перебирать мои волосы, трогать ресницы, на секунду прижались к губам. Они дарили ласку, не прося ничего взамен.

Там, за окном, вставало солнце — огромный оранжевый полукруг. Я потянулся и почувствовал ее руку под своей ладонью.

— Тайгер, — сказала она, — мой Тайгер, идем спать со мной.

Это был чудесный рассвет, сначала медленный, но потом красные лучи брызнули на нас, как кровь в первом причастии, и затопили обоих.

Черт, как нежна она была, как покорна, какое твердое и округлое тело! Бедра, как холмы прохладной пены, и эти впадинки... Она принесла с собой какую-то симфонию плоти женского естества и всепоглощающего желания. Она жаждала и умоляла.

Ее рот словно обезумел, он был горяч, влажен, он требовал с такой страстью, что сам был похож на взрыв — взрыв желания. Ее рот впивался, это были прикосновения, от которых хотелось закричать громче, еще более страстно, чем настоящий тигр. Ее тело извивалось под моим, оно требовало и требовало, и выгибалось, почти близкое к безумию, и просило удовлетворения. Вот сейчас, сейчас...

Но я не собирался сразу дарить ей блаженство. Она знала свое дело и испытала чувство полного растворения, когда тело будто парит в воздухе. Она была женщиной, чей голод никто не мог понять и утолить, и наконец нашла человека, который помог ей насытиться.

Солнце передвинулось к западу, и в комнате появились тени. Я принял душ, побрился и разбудил ее. И пока она еще пахла женским теплом и сном, я проклял самого себя, глядя на нее. Но все-таки наконец сказал:

— Все, крошка. Вставай.

На кресле лежал мой пистолет, готовый пристрелить кого угодно. И я должен был позвонить Рондине.

Как ей объяснить, почему не был с ней и где был вообще? Как смягчить свой голос и сказать ей, что я чувствую теперь?

Она взяла трубку и сказала что-то. Я постарался говорить как обычно:

— Тайгер, моя дорогая.

— О-о?

— Ты мне нужна. Можешь помочь?

— Тайгер, тебе никто по-настоящему не нужен.

— Ты мне нужна немедленно.

— Пожалуйста, Тайгер.

— Господи, оставим это. Вот что я тебе скажу. Если хочешь быть глупой бабой — на здоровье, но тогда не жалуйся на меня. Второй раз я не попрошу тебя, помни. Прости, что расстроил твое замужество, но кое-что всегда на первом плане, и сейчас как раз тот самый случай. Ты идешь вторым планом. И если у тебя будет новый мужчина, то и для него ты всегда будешь на втором месте после его работы, а потому — замолчи. Ты...

Она не дала мне договорить:

— Тайгер... могу я попросить прощения?

— Конечно, куколка. Кольцо вокруг меня сжимается.

— Я знаю.

— Черт тебя побери, глупышка! Не знаешь. У нас уже трое на счету, и один раз мы сами могли стать покойниками.

Я схватил пистолет и сунул его в кобуру, чтобы не дрожали руки.

Я слышал, как тяжело она дышит, и словно видел маленькую родинку у нее под левой грудью. Потом она произнесла:

— Я сделаю все, что ты скажешь, милый. — В ее голосе явственно слышался лондонский акцент, совсем незаметный обычно.

Дьявол, чего же еще я ожидал? И так получал больше, чем заслуживал.

— Ты сегодня работаешь?

Она работала переводчицей в ООН, но подрабатывала еще в британском посольстве и на приемах. У нее были еще и свои дела, о которых она не говорила. В свободное от основной работы время Эдит присутствовала на секретных встречах в посольстве и, когда необходимо, была курьером, секретаршей и кем-то еще в этом посольстве.